1.Тезис оппонента: почему, если ваш Бог – Отец милосердный, Он допускает гибель невинных детей?

     2.Тезис оппонента: Знанием может считаться только то, что может быть получено опытным путем и логически обосновано. А у вас одни фантазии, если бы всё было так как вы говорите, это бы уже давно преподавали в школах.

     Ответ 1: Мир, в котором мы живём — несовершенен. В этом несовершенном мире мы проявляем свободную волю. Проявление человеком свободной воли в мире где есть свет и тьма, добро и зло, неизбежно приводит к ошибкам в масштабе личности и к трагедиям в масштабе цивилизации. Если вы посмотрите пост Замысел Творца, смысл этого несовершенства будет для вас понятен. Задача Бога состоит не в том, чтобы обезопасить каждое свое творение от случайностей эволюционного мира, от физического увечья или нечаянной гибели, а в том, чтобы сохранить то самое малое, что успевает приобрести человек в своей жизни и застраховать его космическую ценность. Такой страховкой является предоставление посмертия (продолжения жизни), и пускай все материалисты, а вместе с ними клирики всех конфессий сейчас поднимут вой, но я утвердительно скажу, — воскресают практически все. Относительно легкое воскресение, то есть продолжение жизни в иной реальности, и является проявлением той Отцовской заботы, которая компенсирует трагические последствия стечения обстоятельств или пагубные для жизни человека решения. Благодаря Его заботе для нас смерть не является бетонной стеной, через которую надо карабкаться, ломая ногти, а представляет собой «лежачий полицейский», через который надо спокойно переехать (см. пост Жизнь и смерть)
     Это небольшое препятствие не переезжают только те, кто осознанно и планомерно в течении жизни убивал свою душу, спускаясь по ступенькам лестницы: «тень — ошибка — зло — грех – порок», — но таких «умельцев» реально не много. Остальные воскреснут (см. пост Мы не умираем). Воскреснут вне зависимости от возраста в котором они умерли или погибли, и опыта духовной работы, которая была проделана.
     Отдельная и очень больная тема смерть совсем маленьких детей. Если ребенок уходит, не достигнув возраста принятия первого нравственного решения, это примерно возраст 5.5-6лет, то есть до того момента, когда мы рождаем свою душу (см. пост Душа), то его воскресение целиком зависит от выхода в посмертие одного из его биологических родителей. То есть, если его отец или мать смогут преодолеть в себе это горе и прожить достойную жизнь, то, тем самым они обеспечат продолжение жизни и своему трагически ушедшему сыну или дочке. Встречи в посмертии родителей с потерянными в раннем возрасте малышами, являются, пожалуй, самыми трогательными и пронзительными сценами в мироздании. Родители могут задержаться на первом Обительском мире, пока их ребенок не подрастет и не начнет нормально развиваться. В нашей земной жизни нет не одного опыта, отсутствие которого, нельзя было бы компенсировать в посмертии.
     Мы все «маленькие» дети, и много от нас не ждут, нам же никто толком не объяснял, как надо жить. Конечно есть мудрые книги и мы знаем про великих людей, проживших яркие и достойные жизни, но те, кто нас опекают, прекрасно понимают, как нам тяжело верить не видя, Того в кого верим, и они надеются, что этой «малой», но великой веры, нам будет достаточно, чтобы мы не превратиться в животное.
     Наш Отец любит нас не за «что-то», а «потому что», — потому, что мы его дети. И коль уж нам довелось родится и жить на очень сложной, но интересной планете, то все наши страдания по этому поводу компенсируются Его избыточным милосердием.
Любовь Отца — нелицеприятна. Бог – Отец всех, а не только формально верующих.
     И не ругайте вашего ангела – хранителя, за то, что не уберег вас от неудачного падения или серьезной болезни (см. пост Ангелы – чудеса). Они хранители, а не спасители, и не спасатели, и охраняют человеческое в человеке, а не его телесность.

     Ответ 2: Сто лет назад в школах не преподавали ни квантовую физику ни генетику, но это не означает, что сто лет назад у человека не было ДНК. То, что вы называете знанием, является лишь малой частью той фактологии, которую человек извлекает из опыта взаимодействия с реальностью. Относительность таких знаний обусловлена жесткой привязкой их к инструментарию, который используется для их извлечения. А инструментарий современной науки (как и науки прошлых лет) крайне несовершенен. Завтра придумают или телескоп, или микроскоп «поинтереснее», и будут очередной раз что-то переписывать и вносить поправки. И за утверждения о том, что электрон является элементарной частицей, очень скоро будет так же неловко, как и за утверждения, что земля плоская.
     На этой странице мы пытаемся рассуждать о проницании реальности на всю её глубину или во всём её спектре: «факт — смысл – ценность», — то есть пытаемся и о смыслах, и о ценностях говорить на том же «фактологическом» уровне, как и о самих фактах. И смыслы, и ценности могут и должны составлять тот же предмет интереса и знания, как и все научные феномены.
     Я уверен, что в вашей жизни имеют место какие-то смыслы и вы оппонируете к каким-то ценностям, почему вы не хотите и то, и другое сделать предметом вашего же интереса, именно «предметом», который можно рассматривать и изучать?
За фактами стоит наука, за смыслами и идеями — философия, за ценностями — религия! Религия в тех смыслах, которые изложены в посте Религия на этой странице, то есть, религия как желание и возможность построить отношения с тем, что вам бесконечно дорого (см. пост Религия Откровения). Я прекрасно понимаю, что в сознании огромного количества наших с вами современников слово религия имеет ярко выраженную конфессиональную окраску, но отказываясь от принадлежности к какой-либо религиозной традиции, не спешите отказываться от попыток познавать смыслы вашей жизни и осветить эти смыслы светом идеала. И не предавайте вечность, ваша жизнь значительно длиннее биографии вашего тела.
     Можно «параллельно» выстроить другую триаду: «материя-разум-дух», — и я возьмусь утверждать, что и разум, и дух так же представляют собой реальности; принципиально иные и иначе организованные, но реальности, с которыми можно и нужно взаимодействовать (см. пост Реальность – мироздание).
    Активное включение сознания во все три направления построения отношений, ещё раз: «факт — смысл – ценность», — обеспечивает человеку адекватное восприятие реальности. Любой акцент, приводит к неполноценному взаимодействию с реальностью, а значит и к неадекватному её восприятию. На полюсах этой неадекватности с одной стороны примитивный материализм (не могу потрогать, значит этого нет), с другой религиозный фанатизм. В обоих этих точках наша цивилизация уже была, может пора куда-то на согласования выруливать?

     3.Тезис оппонента: Бог не нуждается в религии.

     4.Тезис оппонента: Как можно любить людей, посмотрите, что они творят?! Эти чиновники – уроды.

     Ответ 3: Сударь, по сути, вы не религию беретесь отрицать, и даже не религиозность человека, а религиозную традицию (или традиции). Последняя обязательно включает в себя и то, что вы справедливо называете идолопоклонством (пояски, гвоздики и т.п.), и институт священства, и специально обученное посредничество (шаманы, священники) и ритуально-обрядовую составляющую и ещё многое другое. Но всё это к религии не имеет никакого отношения, и вот это вы никак осознать не можете.
     Ещё раз, слово религия в дословном переводе означает «связь — отношение»(от лат. religare — связывать, соединять), связь с тем, что для человека представляет высшую ценность. Когда мать рожает ребенка она ощущает связь с ним, ребенок является для неё высшей ценностью — она выражает свою религиозность. Математик проявляет именно религиозность, когда двадцать лет «как привязанный» корпит над своей формулой, так как эта формула для него и есть самое главное в жизни.
     Желание человека знать не только своего родителя, но и Создателя, стремление проявить в своей жизни идеал, найти ценности не только на уровне своей утробы, но и в каких-то более возвышенных сферах, и установить с этими «сферами» связь, были у человека задолго до появления тех религиозных традиций, против которых вы выказываете негодование. Так, что религиозность человека является «корневой» составляющей его сознания и никак не сводится к необходимости нырять в прорубь или лобиком об пол стучаться в специальном оборудованном помещении.
     Сам по себе ритуал не несет никакой опасности, более того он помогает сохранить ценности, а догматы — мудрость о Боге.
     Беда начинается тогда, когда истовым исполнением ритуалов подменяется истовое служение человеку, умозрительное согласие с догмами заменяет живое присутствие в сердце Бога, а интеллектуальное согласие с Символом веры подменяет саму веру.
     Отрицая и то, и другое (ритуалы и догмы), переделывая под себя термины и выполняя другие подобного рода манипуляции вы думаете, что открываете новый взгляд на веру, — да нет же сударь! Та же поповщина, только вид с боку: та же подача, те же «запреты ерисей», и тот же набор цитат, как у любого не трезвого дьячка. Вы с ритуалами хотите воевать, а вместо них что предлагаете? Того же ап. Павла, только без завываний в храме? (см. пост Христианство).
     Вы такой же, как и те, с кем вы боритесь, потому, что идете по пути разъединения людей, пытаясь загнать их за конфессиональные заборы, уверяя всех в своей теологической правоте и исключительности по отношению к остальным конфессиям. Ваша общинка «без ритуалов» ничем не отличается от тех реальных религиозных общин, которые на данным момент стараются определить духовное развитие этой цивилизации, так как, вы исполняете те же три вещи: пугаете
Богом, обуславливаете Его любовь (кого, и при каких обстоятельствах Он будет любить) и торгуете спасением. Вы приватизировали Бога и, сидя за «забором», даете прогнозы всем остальным: «эти спасутся, а эти нет», — вот такая религия, а точнее такие религии, Богу точно не нужны.
     Та религия, в которой действительно «нуждается» Бог, должна объединять всех людей (см. пост Религия откровения и Религия Духа), так как любовь Бога, — не лицеприятна, и Его участие в судьбе человека определяется принципами небесной семьи: любовь, братское служение и свобода, — и в этой семье есть место всем, кто эту семью хотя бы не отрицает. И основываться такая религия должна не на институте священства, авторитете традиций и власти духовенства, а на личном опыте построения отношений каждым верующим с Отцом нашим Небесным, — главой этой небесной семьи (см. пост Связь человека с Богом). Это путь устранение всех заборов, путь объединения всех людей в единую паству единого Бога. Это путь Иисуса: «Все мы дети одного Отца, поэтому, все мы братья».

      Ответ 4: Сударь, когда вы материтесь на дороге из-за того, что вас кто-то подрезал, вы в адрес кого выражаете свое неудовольствие, — я думаю в адрес водителя, который где-то «права купил», ну и тому подобное. Конечно, мы имеем полное право, выказывать своё отношение к дурному или не качественному исполнению функции, которую человек в данный момент реализует (в нашем примере человек реализует функцию управления автомобилем), но это не дает нам никакого права, судить самого человека, то, что называется по сути его. Вы же понимаете, что неопытный или плохой водитель может быть вполне достойным и интересным человеком.
     Человек, не есть сумма его проявлений, и сложив все поступки человека, вы не получите самого человека. В человеке есть ещё «что-то», и вот это что-то не дано судить никому. Поступок это что-то завершенное, он может быть оценен и к чему-то отнесен, а человек – нет. Вы должны адекватно относится к поступкам чиновника, но судить сущность человека, который является чиновником — у вас права нет.
     Нет ещё и потому, что нам до конца не известны мотивы такого поведения. Мы не знаем водитель, который вас подрезал просто зазевался по неопытности или торопился в больницу к больному ребенку, и у чиновника всё из рук валилось, потому что он вам небрежность свою выказывал или переживал какое-то потрясение. Даже к страшному поступку – убийству другого человека, мы будем относиться по-разному, если в первом случаем он совершен ради корысти, а во втором для защиты близких людей. Именно поэтому, Божий суд, это суд мотивов, а не поступков!
     Ну и извечным остается вопрос: а судьи кто? Думаю, подавляющему большинству желающих клеймить позором, предавать анафеме, распинать, выносить суждения и всякие приговоры надо для начала подойти к зеркалу и оооочень внимательно на себя посмотреть. Хотя, как правило «судьи» на такое действие не способны. Именно поэтому: «Не судите, да не судимы будете» Иисус.
     Отделять человека от его поступков, — сложнейшая задача! Внятно относиться к функции, но за функцией, видеть человека, и не просто его видеть, но и понимать, а через это и прощать, — мудрость великая.
     Если мы не будем учится видеть Бога в другом человеке, мы не увидим Его нигде…..

     5. Тезис оппонента: Бог создал всё, в том числе и зло.

     6. Тезис оппонента: Слаб человек, а дьявол не дремлет.

     Ответ 5: Это не так, хотя поводов для такого предположения, как минимум два: единое авторство всего созданного, и, всемогущество Бога.
      Для того, чтобы «что-то» создать, надо это «что-то» в себе нести концептуально. То есть для того, чтобы создать несовершенство, концепцию этого несовершенства надо иметь, то есть это несовершенство, пусть как план, пусть в потенциале, должно присутствовать в совершенном Создателе, но тогда Он перестаёт быть совершенным.
     По той же причине не работает история с совершенным существом (ангелом или человеком), которое в результате свободного выбора совершило что-то не совершенное, — зло, например.
     Задается вопрос: а откуда в этом совершенном существе возник такой некорректный вариант выбора? Да, выбрал этот вариант ангел или человек сам, но откуда он в нем взялся? И вариантов ответа не много, — он в нем был изначально, он изначально был на это способен, нужен был только повод или провокация, чтоб этот выбор был сделан, тогда получается, что это существо было сотворено с таким потенциалом, а значит, опять же, Бог — Создатель, несёт в себе потенциальное несовершенство, то есть зло, а вот это уже чушь полная.
     Совершенство, может творить только совершенство! Суб- совершенство, которое несет в себе некие ограничения, само совершенство сотворить не может, или оно должно нести эти ограничения в себе, что противоречит сути совершенного Бога.
     Это противоречие: «Бог создал всё, в том числе и зло», — решается в другой парадигме, а если быть точным, в полной версии, парадигмы уже обозначенной: Бог создал все, в том числе и других Создателей.
     Вы можете себе представить, как вечный и бесконечный Бог реализует себя в ограниченных (не вечных и не бесконечных) мирах пространства и времени? Вы можете представить, как океан умещается в садовое ведро? Я себе такого представить не могу.
     Любое несовершенство, есть суть ограниченное совершенство, и это всегда самоограничение Бога. Зачем Богу потребовалось ограничивать себя, изложено в посте Замысел творца.
     Бог реализует себя в мирах пространства и времени не напрямую, а через других Создателей, которые творят не в вечности и бесконечности, как Бог, создавая, например, Райские реальности, а именно в ограниченных мирах пространства и времени.
Только они могут творить суб-совершенство в силу уже имеющихся объективных ограничений того же пространства и времени. В этом случае можно легитимно говорить о несовершенстве вновь сотворённых созданий, которое выражается в их ограниченности, частичности, неполноте.
      Вот такие создания (мы с вами) и могут, увы, принимать неправильные решения, но это не следствие нашей изначальной греховности (первородный грех — теологическая глупость), а следствие того самого ограничения совершенства, заложенного в самом факте наличия пространства и времени (не вечности и бесконечности).
     Одного из таких Создателей, через которых творит Бог в мирах пространства и времени, мы с вами знаем, это райский Сын – Создатель, наш Бог Иисус Христос.
     P.S. Для думающих, последний абзац приоткрывает некоторые смыслы воплощения Иисуса Христа.

     Ответ 6: Не соглашусь, по сути эта парадигма есть попытка наладить взаимодействие с нереальностью, коей является тьма. Звучит абсурдно, но вы этим и пытаетесь заниматься. Вы принимаете искушение, через свою слабость, а затем от него отказываетесь, через покаяние, а потом опять принимаете, — это и есть взаимодействие с тьмой о котором я говорю.
     У вас любой человек, совершая негодяйский поступок, может потом сказать «боднул бесявый», а я «слабину дал». Вы центр ответственности за принятие решения, фактически, «вынесли» за пределы человека, и разместили его в другом «месте», проще говоря, — повесили все на дьявола.
     А дальше схема понятна: он боднул, я дал слабину и снегодяйствовал, что делать, — каяться. Но по прошествии времени надо делать следующий выбор, и опять хочется поступить так, как хочется, а не так, как надо, и опять включается эта тема: «ну я же слаб», а «он» по-прежнему на дремлет. «Ну согрешу еще разок, а потом еще раз покаюсь, а потом ещё разок, и ещё…», — вы искренне не понимаете, что таким подходом превращаете сакральное действие — покаяние в какую-то бесконечную, религиозно-обрядовую мастурбацию: «…согрешим – покаемся – согрешим — покаемся», — и занимаетесь этим до полного самоудовлетворения. Понятно, что к покаянию это никакого отношения не имеет.
     Человеку при этом субъективно может и «легчает», но из тьмы он при этом не выходит. Подобные «процедуры», в лучшем случае, выводят человека на серые территории, где вроде и обаяния тьмы уже не так действует, но свет ещё ничего не освещает, так, контуры реальности.
     Вы сильно «упростили» человеку задачу! Верующий человек, в каком бы грехе он не каялся, кается один раз (см. пост Зло), после чего возврат к этому греху для него должен быть неприемлем.
     И задумайтесь над таким вопросом: почему мы всякие гадости делаем человеку, а прощения за это просим у Бога?

     7. Тезис оппонента: О каком милосердии Бога можно говорить, если его сын Иисус призывал ненавидеть своих родителей, и заявлял: «не мир пришел Я принести, но меч» (от Матфея 10-34).

     8. Тезис оппонента: Что мы выбираем в своей жизни?

     Ответ 7: Ваши вопросы, про «меч», и про отношение Иисуса к родителям, обозначают серьезнейшую проблему Христианства: что в этой религии осталось от Иисуса, а что туда привнесли многие и всякие. Если интересно посмотрите пост Христианство, там дан сравнительный перечень привнесений (и далеко не полный), которые к учению Спасителя никакого отношения не имеют.
     Умозрительно напишите подряд несколько высказываний Иисуса: «Бог есть любовь», «Бог наш Отец милосердный», «Возлюби ближнего своего…», и ту же, «не мир пришел Я принести, но меч» — ничего не напрягает?
     Попробуйте уловить «дух» того, что нам оставил Иисус, тогда будет проще разбираться с «буквами»: Отец наш Небесный — Он Отец всех, а не только «правильно» верующих; идея небесной семьи из которой не отчисляют за плохое поведение, и где всегда надеются, ждут и держат двери открытыми; безусловная любовь Отца, — главы этого небесного семейства, которая подразумевает и целенаправленность, и заботу, и многократное прощение; жизненная формула братского служения и многое другое. Ну и куда вы здесь меч прилепите, — никуда. В оригинале: «Не мир я пришёл вам дать, но духовную борьбу», — разница существенная, и всё встаёт на свои места….
     Иисус уже давно интересует нашу цивилизацию либо как религиозный символ, в который можно запихнуть всё от любви до воздаяния, либо как повод взять в руки тот самый меч…
     Иисус никогда не говорил о греховности человека, только о его несовершенстве. Его потрясающая фраза: «Отец любит грешников, но ненавидит грех». Он не пугал людей Богом, и не грозил им вечными муками за грех во времени. «Все мы дети одного Отца, и поэтому все мы братья», — держите у себя в голове это Евангелие Иисуса, и все, что будет входить в противоречие с ним, смело отодвигайте в сторону, какие бы ссылки, на святые и не очень святые книги вам не подсовывали.           Больше всего сил как раз уходит на это, — поверить в то, что ты Божий Сын, тебя безоговорочно любят, просто по факту твоего рождения, ты не брошен, прощен и у тебя впереди вечность… когда принимаешь это – радуешься, смиряешь себя и берешь ответственность за все, к чему прикоснулся, и перестаешь верить во все эти глупости, про мечи, которые нам наш Спаситель якобы принес.
     Что же касается отношения к родителям, то вы напомнили фразу из Евангелие от Луки, глава 14, стих 26: «если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником», — тут все несколько сложнее. Иисус действительно накладывал ограничения на отношения с родителями и даже с семьями, но касались эти ограничения исключительно апостольского корпуса, а в дальнейшем и вестников Царства, проще говоря — учителей нового Евангелие, что, строго говоря разумно. Но эти ограничения никоем образом не касались обычных людей, таких как мы с вами, так что любите своих родителей и про Бога не забывайте.

     Ответ 8: Наш выбор, это работа, которую мы производим каждый день, а не три раза за всю свою жизнь, выбирая институт, жену и работу, — эта «жизнедеятельность», которая определяет нашу человеческую судьбу. Космическая перспектива каждого человека зависит от состояния его души, а душа питается смыслами, то есть нашим отношением к фактам. Как относиться к тому или иному факту решает только мы. Видим ли мы в восходящем солнце символ бесконечного возрождения жизни, или это явление олицетворяет собой нескончаемые страдания, — решать нам с вами. Первый вариант отношения к факту, — питает нашу душу, второй её умаляет. Мы каждый день сами делаем выбор в пользу нашего забвения или бессмертия.
     Последовательная череда однотипных выборов формирует намерение, которое ложится в основу жизненной стратегии. В пределе, жизненных стратегий всего две: Восхождение (см. пост Восхождение), и Нисхождение (см. пост Зло). Осознанный выбор человеком той или иной стратегии явление достаточно редкое, основная масса людей гуляет по серым территориям, где обаяние тьмы уже не так действует, но и свет освещает только контуры реальности.
Неоднократный отказ спускаться по ступенькам «тень – ошибка – зло – грех – порок», формирует намерение отодвигать от себя тьму.
     Наш выбор всегда должен находиться в зоне роста, то есть векторально совпадать с выбранной стратегией, иными словами — работать на наше развитие. Выбор вне зоны роста, — это социальный рефлекс.
     Результативно, выбор должен гармонизировать варианты в рамах выбранной стратегии, в противном случае выбор превращается в оценочную деятельность, со сравнительным анализом и противопоставлением.
     Все наши выборы и приложения усилий по реализации этих выборов могут и должны укладываться в контекст набора нами религиозного опыта построения отношений сын – Отец (см. пост Отцовство – сыновство). В процессе переживания этих отношений у нас внутри формируется территория богосыновства, — территория, находясь на которой, мы принимаем все решения. Принимаем не как «мартышкины дети», а как сыны – дочери Бога, а именно с радостью, смирением и ответственностью.
     Мы способны выбирать самоограничения: разделять себя на животного и сверх животное (человеческое) начало, что бы второе, с территории сыновства, могло организовать проявление первого.
     P.S. Притча о старом индейце. Старый индеец разговаривает с внуком, — маленьким индейцем, внук спрашивает: «Дедушка, ты бываешь добрым, а бываешь злым, бываешь заботливым, а бываешь раздражительным, — как же это так получается, что с тобой происходит, когда ты бываешь то таким, то другим?» — Понимаешь внучек, во мне живут разные волчата: есть спокойный, ласковый, добрый, есть нетерпеливый, агрессивный, злой, есть заботливый, а есть раздражительный, — и они между собой борются. — И кто же из них побеждает дедушка? Кого я кормлю, внучек, тот и побеждает».

     1. В вашей жизни нет множества различных ситуаций: работа, обучение, семья, друзья, долги, увлечения – есть только одна ситуация, от рождения и до смерти: это ситуация обучения души.
       Только относясь к материальному миру как к Условиям такого обучения, вы сможете все события, происходящие в вашей жизни, выстроить «по кругу», а себя поместить в центр этого круга событий. Нахождение в центре событийного круга – это единственный способ отвечать в своей жизни за всё.
       Условия ни плохими, ни хорошими не бывают, они ровно такие, какие нам необходимы.
       Не надо спрашивать «За что мне такая жизнь?» , а то в попытке ответить будете «не того благодарить» или «не перед теми каяться». И не надо спрашивать «Почему со мной все это происходит?» , если не хотите запутаться в своих предположениях, мотивах и поступках. Но спрашивайте «Для чего это происходит в моей жизни?»: такой вопрос меняет отношение к происходящему, пробуждает интерес и результативно успокаивает восприятие.
        «Для чего» эти Условия такие, какие есть?
       
       2. Подобное притягивает подобное. Те обстоятельства, ситуации и люди, которые вас окружают, в точности отражают тот «набор» проблем, который существует в вашем сознании и который складывается вокруг вас по принципу: «я притягиваю те Условия своей жизни, которые разными способами демонстрируют мне мои же качества, мешающие адекватно смотреть на мир и эффективно в нем взаимодействовать».
       Если вы скрытно жестоки, вы получите ситуацию, где ваша жестокость проявится и будет очевидной. Вы ревнивы – всё происходящее вокруг любимого человека будет эту ревность провоцировать, но только для того, чтоб вы наконец её увидели и начали с ней работать. Вы боитесь нищеты – вы никогда из неё не выберетесь, потому что вам нужна эта нищета, чтобы страх перед ней был для вас очевиден и вы могли с ним разобраться: подобное притягивает подобное.
       
       3. Условия всегда индивидуальны! Не может что-то происходить в вашей жизни «не для вас» или что-то, «что вас не касается», – эти Условия всегда ваши, от них нельзя отворачиваться, их нельзя презирать или игнорировать.
       Любые формы «ухода», по сути, являются отказом от обучения. Нельзя закрывать глаза на какую-то «часть» своей жизни – она как часть Условий именно такая, которая вам именно теперь необходима. Отказ говорит либо о вашей гордыне, либо о вашем страхе перед этой «частью жизни».
       Пусть вокруг вас будет все!!! Дайте в вашей жизни быть всему ненадуманному, то есть всему тому, что «само» приходит в вашу жизнь, а не только тому, что для вас «близко-хорошо», что вы одобряете и с чем вы умеете работать!
       
       4. В результате проделанной работы вы будете меняться – будут меняться и Условия, точно отражая ваши внутренние перемены. Новые Условия будут притягивать и «подсвечивать» новые, то есть следующие проблемы, которые вам предстоит решить.
       Если вы занимаетесь духовной работой, результаты которой созидательно не отражаются в материальном мире, то вы занимаетесь чем-то другим, то есть ваша работа строится неверно; она основана на ошибочных представлениях или неправильно замотивирована. Полноценное развитие возможно только в Условиях и вместе с Условиями.
       Если начнете заниматься собой, вы будете заниматься своей жизнью. Альтернатива этому только одна – заниматься «жизненными ситуациями», при разрешении которых вы как человек ничего не приобретаете. А жизнь проходит… И так изо дня в день…
       
       5. Единственным достойным объектом ваших «инвестиций» являетесь вы сами! Деньги можно потерять, дом может сгореть, машину могут угнать. Всё, что вы вложили в себя, – не пропадет, будет ваше и будет в вас работать!
       
       6. Все цели вне вас – ловушки. Цели в материальном мире без духовных задач – ловушки материального мира, духовные цели без задач на плане Творения (Вера) – ловушки духовного уровня.
       Вызовы материального мира должны обрабатываться на духовном уровне (провоцировать духовную работу, ставить духовные задачи), вызовы на духовном уровне должны отрабатываться на плане Творения. Это единственный способ повысить уровень своего обучения (обучения вашей души).
       
       7. Любое обучение начинается с отказа вредить себе, нельзя «строить» и «разрушать» одновременно: вредить своему телу и своей душе. Если с телом все более или менее понятно (отказ от наркотиков, алкоголя, курения), то с отказом вредить душе – сложнее. Нашей душе вредят:
       – праздность: телевизор, всякого рода посиделки, плохие книги, без-дар-ное кино, «торчание» в социальных сетях – не самые безобидные виды времяпрепровождения;
       – страстность: начиная от похотливости, алчности и пристрастия к игровым аппаратам, заканчивая милым сердцу коллекционированием, – любая страсть фиксирует вас в желаемом состоянии и, по сути, «останавливает» вас;
       – словоотступничество: данное и невыполненное слово говорит о вашей неспособности или нежелании окончательно и твердо договориться с самим собой, а значит, и «всей жизни» с вами не о чем договариваться. Все три вредоносных составляющих калечат вашу душу ежедневно, в «фоновом режиме».
       Для человека, который на что-то решился в своей жизни, эти три качества – «смертные грехи», конечно же, не в каноническом смысле. И работать с ними надо не по канону.
       
       8. Принципиально важно понимать, для чего вы каждый раз «направляетесь» в материальный мир: меняете работу, открываете свой бизнес, кого-то приближаете или от чего-то отказываетесь. Если только для того, чтобы получше этот материальный мир узнать, т. е. приобрести навыки, опыт, связи, капитал, или, ещё хуже, – его изменить, то результат всегда будет сравнительным (вы будете себя с кем-то сравнивать), а потому всегда относительным и спорным. Если же вы это делаете и «для того», чтобы через Условия узнать правду о самом себе – ведь подобное всегда притянет подобное, – а затем сделать себя основным объектом для приложения усилий, то результат всегда будет абсолютным, хотя бы потому, что ваши «результаты» никто и никогда ни отменить, ни пересмотреть, ни присвоить не сможет.
       Не надо стремиться туда, куда хочет попасть каждый, – «хорошие» места всем или даже многим не раздают.
       К тому же есть риск вместе со всеми уйти совсем «в другую» сторону.
       А ваше место всегда будет только вашим, и никто другой на него «претендовать» не сможет, так что торопиться туда не надо… никуда торопиться не надо.
       
       9. Если вы решились, без всяких иллюзий на свой счет, взаимодействовать со всей своей жизнью и во всех её проявлениях, помните, что надо думать не о том, чем вы хотите заниматься (бизнесом, обучением или миросозерцанием), а о том, как вы это будете делать:
       а) не пользуйтесь чужими связями и четко дистанцируйтесь от посредников всех мастей. Если без них никак, то фиксируйте возможные условия сотрудничества с ними, после чего отодвигайте и делайте любую ситуацию только своей, иначе вы рискуете «привлечь» в неё чужие помыслы и мотивы;
       б) отрабатывайте все идеи не умозрительно, а на деле, т. е. пытайтесь доводить идею хотя бы до этапа начала реализации; дальше смотрите по сторонам – «катит» или «не катит», слушайте себя – «надо – не надо»;
       в) не ждите благоприятной ситуации для начала реализации идеи: благоприятной ситуации в ожидаемом «качестве и количестве» не будет никогда! Чем дольше ожидания, тем ваши требования к такой ситуации будут выше, тем нереальнее будет её возникновение;
       г) не отторгайте никакие предложения, во всех (!) предложениях есть смысл вашего обучения, другой вопрос, для чего (тот же вопрос «для чего?») эти предложения приходят;
       д) исключайте формальный подход в реализации любых дел. «Формальный» означает без подключения обучающейся души; наличие такого подхода не позволит адекватно оценить конечный результат;
       е) не оценивайте результат своей деятельности в категориях «получилось – не получилось», и тот, и другой результат – только этап обучения, не более, но и не менее;
       ж) стремитесь к самостоятельному выполнению задач и поручений, т.е. по минимуму используйте помощников и технический персонал по принципу: я перепоручаю только то, в чем сам детально разобрался сам;
       з) вы можете развиваться только внутри категории «ответственность». Необходимо прекратить уходить от ответственности всеми известными способами.
       Общеизвестны следующие способы ухода от ответственности:
       – не начинаю делать, потому что жду поддержки;
       – сделал, но жду условий для продолжения;
       – не сделал (или сделал плохо) и ищу виновных;
       – не берусь за что-то, потому что считаю себя на данный момент «некомпетентным»;
       – хочу всем понравиться, т. к. у «хороших» ответственности меньше, чем у «плохих», и спрашивают с них не так строго;
       и) если вы на что-то решились в смысле переноса акцента в своей деятельности с попытки изменить мир на попытку изменить себя, пусть даже решились неокончательно, на уровне предварительной готовности, пересмотрите свою записную книжку или список абонентов в мобильном телефоне. Из круга вашего общения должны уйти люди «ни о чём», люди – «островки прошлого», какими бы милыми и комфортными эти «островки» ни были для вас, также люди «чувства вины», люди «страхов», люди «должники», люди «обязательства» – со всеми «уходящими» необходимо поработать;
       к) при появлении новых людей в кругу вашего общения необходимо вести «учет», через кого эти люди появляются в вашем окружении, бизнесе, в вашей жизни. Возможны разные варианты: через людей, с вашей точки зрения странных, несостоятельных, могут появляться люди достаточно эффективные и интересные; другая крайность – через людей серьёзных и, с вашей точки зрения, состоявшихся могут «выныривать» личности с непонятным для нас настроем и интересом. Анализ ситуаций «Через кого?» позволит со временем понять, какого уровня и какого качества «уроки» приходят к вам через того или иного человека, и сделать правильный вывод по поводу самого этого человека и его места в процессе вашего обучения. Всегда есть те, через кого приходят только «потери», – освобождайтесь от них без сожалений, а есть те, с которыми «набираете и набираете»;
       л) если вы решили создать команду, помните: опереться можно лишь на то, что оказывает сопротивление. Процесс этот нескорый, мучительный и промысловый (от слова промысел). Единственный критерий отбора – равенство усилий. Рядом с вами должны быть люди, способные напрягаться столько же, сколько и вы;
       м) посылайте в правильном направлении всех советчиков. Они работают по принципу: поучаствовал – повесил медальку за то, что «помог», и ни за что не ответил. Принимая к исполнению совет «в чистом виде», вы берете ответственность за чужое решение – это критично неправильно! Только сами.
       н) прекратите помогать всем подряд и даже выборочно! (случаи уличных припадков и пожара у соседей не рассматриваются). Помогая другу решить проблему с долгом, давая ему 3000 долларов («а то убьют»), вы влезаете в ситуацию его обучения. Эту ситуацию ваш друг притянул в свою жизнь сам, и она нужна ему только для того, чтоб он через эту ситуацию что-то важное про себя понял. Снимая эту ситуацию своей «помощью», вы переводите случившееся для него в разряд «не усвоенных до конца уроков», а значит, ситуация в его жизни будет повторяться в том или ином качестве.
       
       10. Если вы не знаете, как поступить правильно, поступайте, что называется, «как Бог на душу положит» – не откладывайте решение или поступок на потом. Если вы ошибётесь, то ваша ошибка будет относиться к категории неосознанных ошибок и «спроса» за это не будет. Если же вы знаете, понимаете и чувствуете, что «так» поступать не следует, но именно «так» и поступаете, мотивируя этот поступок всякого рода «необходимостями и пониманиями», то такая ошибка будет относиться к категории осознанных ошибок, и вам надо готовиться к неприятностям любого масштаба: от испорченного дня или недели до испорченного здоровья, своего или кого-то из близких.
       Постоянное непринятие решений даёт сигнал либо о вашей недееспособности – болезни воли, либо о попытке сохранить мнимое «равновесие». Отложенная ситуация не есть решенная ситуация.
       
       11. Оставьте в покое людей. Дайте им право быть такими, какие они есть, – это в ваших же интересах.
       Мы притягиваем в свою жизнь именно тех людей, через которых к нам приходят самые необходимые Уроки. Попытка их переделать или изменить разрушает саму схему нашего обучения, то есть, если мы меняем человека, то уроки, которые через него могли бы прийти, уже не придут, потому что он уже другой.
       Отношение с людьми – это, по сути, работа с частью Условий, то есть смыcл построения отношений с людьми тот же, что и построения отношений с остальным материальным миром: получение информации о себе и «встраивание» этой информации в работу по обучению души.
       Близость человеческих отношений определяет степень ответственности перед человеком, а не степень дозволенности в его адрес.
       Учитесь не разделять людей! Нельзя к разным людям относиться по-разному только потому, что от одних зависит многое, от других не зависит ничего, а третьи зависят от вас. Если вы приезжаете на встречу с уважаемыми людьми вовремя, а к людям, которые вашего уважения «не заслужили», с удобным для вас опозданием, то у вас впереди скромные успехи, много неврозов и, как минимум, душевная несостоятельность.
       
       12. Не надо никого использовать, просто взаимодействуйте. Если хотят использовать вас, отнеситесь к этому спокойно: пусть пользуют, но не позволяйте собой манипулировать. И к эксплуатации вас относитесь настороженно.
       
       13. Не смейте стесняться самих себя, своих искренних проявлений или решений – это только ваша жизнь! Нельзя также стыдиться какой-то части себя: части своего тела или какой-то части прожитой жизни.
       Вы не имеете право стыдиться поступков человека, который вошел в вашу жизнь с вашего согласия.
       
       14. Знание есть информация, изменившая ваш образ жизни. То есть, если информация не ложится в основу действий (внешних или внутренних), меняющих, хотя бы не намного, ваш образ жизни, то она так и остаётся для вас информацией: интересной, проработанной, усвоенной, – но знанием она не становится. Такая информация не будет в вас «работать».
       Если вы совершаете поступок, опираясь на «знание», тогда выстраивается полноценная цепочка поведения: информация из мира (например, о себе) → духовная работа и изменение образа жизни → поступок.
       Если же поступок совершается на основании информации, т. е. по короткой цепочке (информация → поступок), то это есть не поступок, а обыкновенный рефлекс (социальный, нравственный, религиозный), который к осознанной деятельности не имеет никакого отношения.
       Усвоенный урок – это не сделанный вывод и тем более не полученный опыт, это поступок, изменённый (откорректированный) обучающейся душой.
       
       15. Для нашего ума и тела эта жизнь – первая и последняя попытка что-то сделать в этом мире, и «им» надо многое успеть. Но вся логика их «поведения», то есть их желания, стремления, опасения и старания, пропитана страхом перед смертью: «они» очень боятся умереть, поэтому хотят много, сейчас и сразу. А наша душа бессмертна и умереть не боится, она вообще ничего не боится. Тогда возникает вопрос: на что надо опираться, принимая решения, на смертное и вечно боящееся «эго» (тандем ума и тела) или на бессмертную и ничего не боящуюся душу?
       Не должно быть в вашей жизни ни одной темы или проблемы, которая могла бы целиком переключить ваше внимание с бессмертной души на боящиеся смерти ум или тело.
       
       16. Образ жизни всегда выбирается «под задачу». Есть задачи по обучению души, которые можно решать только в паре (семье), а есть те, которые решаются только в уединении или только в группе. Не надо ничего придумывать или идти на поводу у социума: «до двадцати семи – женись, до тридцати пяти – рожай», если не «поддавливать», то все произойдёт, причем произойдёт вовремя и произойдет правильно!
       
       17. В вашем жизненном пространстве есть несколько кругов общения, но основных – два:
       – круг эгоистической заботы: это, прежде всего, семья (род), затем – один-два близких человека (друг-подруга), и, если осилите, какая-то группа людей, нуждающихся в помощи-участии. Семья всегда в центре круга эгоистической заботы;
       – круг альтруистического общения: это все (!) люди, не попадающие в ваш круг эгоистической заботы. Любое общение вне круга эгоистической заботы – это только работа с «частями Условий» вашего обучения, какими бы милыми или, наоборот, жестокими «они» вам ни казались. Перед этими людьми с самого начала надо извиняться за свою бестолковость: «они вас учить, а вы их «в друзья или враги». Их надо поблагодарить за «науку» и полюбить просто за то, что они есть.
       У одиночества есть только одна альтернатива – уединение, то есть то же одиночество, только добровольное, осознанное и выбранное не под давлением страха перед отношениями.
       
       18. Ищите дополнительные опоры в этой жизни. Роли таких «опор» прекрасно и, главное, достойно выполняют произведения искусства. Не торопясь обзаведитесь «своим» поэтом, «своим» любимым кинорежиссёром, композитором, художником – соберите вокруг себя побольше того, на что ваша душа будет откликаться сильно и чисто. Настоящее произведение искусства всегда гармонично, а значит, несет в себе элемент согласования. Пускайте в себя эту «согласованность», она поможет согласовать «всё остальное».
       Сноска: в конце изложения два списка: список фильмов, в который включены все великие (на наш взгляд) произведения зарубежного и отечественного киноискусства, а также список из произведений русской и советской литературы, не прочитав которые, умирать не рекомендуется (переводная литература в этот список не входит).
       
       19. Человеческое развитие (в том числе и духовное), как и любое другое развитие, означает упрощение. Если в результате вашей попытки духовно развиваться ваша «внутренняя» жизнь усложняется, то вы начали заниматься чем-то другим. В контексте обучения (развития) души, «у – прощение» означает буквально «быть рядом с прощением».
       
       20. Предложение «свободно выбирать» из чужих вариантов (а они всегда не ваши) сильно осложняет задачу «поиска необходимого своего». Когда перед тобой две книги, понять, что среди них нет той, которая тебе нужна, проще, чем когда таких книг перед тобой сто.
       Вместо системы «свободного» выбора головой – соотнесение с обучающейся душой. «Она» всегда вам что-то «говорит», послушайте «её»: душа ошибиться не может.
       Любой запрет как результативная часть «свободного» выбора напрямую ведет к страху «сорваться», стыду частичных послаблений и к обиде за напрасные мучения. Вместо запрета – мотивированный отказ (от чего-то) под решение задачи: результат тот же, но без таких побочных эффектов.
       
       21. Все движения «от вас к миру» или «от мира к вам» должны строиться по принципу эквивалентного обмена:
       – в материальном мире стоимость чего-либо всегда складывается из себестоимости и «договорной» части, то есть всегда относительна, поэтому обмен в материальном мире всегда не эквивалентен. Неэквивалентный обмен, по сути, – это воровство;
       – на духовном уровне ничего украсть нельзя, но можно попробовать получить что-то «на халяву». «На халяву» можно получить только информацию, знаний «на халяву» не бывает. Знания открываются (раскрываются в вас) либо в результате приложения усилий, либо через эквивалентный обмен. Знания, полученные другими путями, усвоены не будут, то есть работать в вас не будут. Если вы что-то берёте на духовном уровне, что-то отдайте, иначе всё, что вы взяли, придется «выкинуть»;
       – на плане Творения возможна только одна разновидность эквивалентного обмена – это дарение (обмен дарами).
       
       22. Не существует великого множества сценариев нашей жизни – сценарий всегда один, и состоит он всегда из двух частей: часть первая – мы пытаемся понять, «как надо жить», и вторая часть – ищем силы, чтобы «этим знаниям» соответствовать.
       Проживание первой части сценария может растянуться на всю жизнь… и жизни может не хватить. Если ответ на вопрос «как жить» приходит раньше, чем мы «закрываем глаза», то начинает реализовываться вторая часть сценария, а вот привести свою жизнь в соответствие с полученными знаниями значительно труднее, чем эти знания просто получить.
       Если знания получены, а сил для соответствия не хватает, вы становитесь «философом», духовным «наставником», «психоделиком» или чем-то ещё… таким же неприличным.
       Не стоит ставить знак равенства между собой и всем тем, что в твоей жизни происходит. Поверь, тебя нельзя свести к набору каких-либо событий, переживаний или смыслов, а тем более к набору примитивных желаний или протестов.
       Твой путь сложнее и интереснее, чем любое развитие событий, ты объемнее, чем вся твоя жизнь, твоя судьба «длиннее», чем биографии твоего тела.
       Всегда найдется сотня причин, чтобы остановиться, успокоиться или устать, и только одна, что бы двигаться дальше… в тебе такая причина есть. Её не нужно понимать и совсем не обязательно четко формулировать, она просто должна быть как маята, как предощущение…

Сноска. Список фильмов: зарубежное кино:

1. Ф. Коппола «Крестный отец», «Мастер побегов», «Разговор», «Апокалипсис сегодня».
2. Б. Фосс «Кабаре», «Весь этот джаз», «Ленни».
3. Л. Висконти «Гибель Богов», «Смерть в Венеции», «Семейный портрет в интерьере».
4. Ф. Озон «Время прощания», «Рикки», «В доме».
5. М. Форман «Пролетая над гнездом кукушки», «Амадей», «Народ против Лари Флинта».
6. П. Альмадовар 3-4 любых фильма.
7. Д. Финчер «Игра», «Семь», «Бойцовский клуб», «Загадочная история Б. Баттона».
8. Б. Бертолуччи «Последнее танго в Париже».
9. Л. Бессон «Леон», «Её звали Никита», «Подземка».
10. С. Кубрик «Заводной апельсин», «Сияние», «С широко закрытыми глазами».
11. Г. Д. Торо «Приют», «Лабиринт Фавна».
12. Г. Ричи «Карты, деньги, два ствола», «Револьвер».
13. К. Тарантино «Криминальное чтиво» и всё!
14. В. Флеминг «Унесенные ветром», «Волшебник страны Оз».
15. А. Хичкок «Тень сомнения», «Окно во двор», «Человек, который знал слишком много», «Безумие».
16. Ф. Феллини «8 1/2 недель», «Ночи Каберии»х, «Корабль плывет», «Амаркорд».
17. М. Антониони «Профессия репортер», «Крик», «Забриски Пойнт».
18. Р. Уайз «Вестсайдская история».
19. Б. Эдвардс «Завтрак у Тиффани».
20. Б. Левинсон «Человек дождя».
21. Л. Бунюэль «Лестница в небо», «Скромное обаяние буржуазии».
22. В. Фридкин «Французский связной», «Изгоняющий дьявола».
23. Р. Бентон «Крамер против Крамера».
24. О. Стоун «Взвод», «Прирожденные убийцы».
25. Р. Земекис «Роман с камнем», «Кто подставил кролика Родждера», «Форрест Гамп».
26. Д. Цукер «Приведение».
27. Братья Коуэн «Перекресток Миллера», «Большой Лебовски», «Старикам тут не место».
28. С. Ленгтон «Гордость и предубеждение».
29. М. Брест «Запах женщины».
30. Д. Дэме «Молчание ягнят».
31. Р. Райнер «Мизери».
32. П. Позолини «Кентербирийские рассказы», «Декамерон», «Соло или 120 дней содомы».
33. С. Леоне «Однажды в Америке».
34. С. Спилберг «Небесные огни», «Братья блюз», «Список Шиндлера».
35. Френк Даоабонтон «Побег из Шоушенка», «Зеленая миля».
36. П. Джексон «Милые кости», «Властелин колец (3 части)».
37. Э. Мингелла «Талантливый мистер Рипли», «Английский пациент».
38. Д. Райт «Искупление».
39. Д. Кёрран «Разрисованная вуаль».
40. Питер Уир «Общество мертвых поэтов».

– отечественное кино:

1. А. Тарковский «Иваново детство», « Андрей Рублев», «Солярис», «Зеркало».
2. Л. Шепитько «Ты и я», «Восхождение».
3. Н. Михалков «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Пять вечеров», «Без свидетелей».
4. Алексей Герман (старший) «Проверка на дорогах», «Двадцать дней без войны», «Торпедоносцы», «Мой друг Иван Лопшин».
5. А. Кончаловский «Первый учитель», «Романс о влюбленных», «Сибириада».
6. Э. Климов «Добро пожаловать или посторонним вход запрещен», «Агония», «Иди и смотри».
7. Э. Рязанов «Гусарская баллада», «Берегись автомобиля», «Ирония судьбы или с легким паром», «Вокзал для двоих».
8. Г. Данелия «Я шагаю по Москве», «Мимино», «Осенний марафон».
9. М. Захаров «Обыкновенное чудо», «Тот самый Мюнхгаузен», «Формула любви».
10. Кира Муратова «Долгие проводы», «Короткие встречи».

«Летят журавли», «Судьба человека», «Джентльмены удачи», «Белое солнце пустыни», «Баллада о солдате», «Веселые ребята», «Три тополя на Плющихе», «Приходите завтра», «Белорусский вокзал», «Ещё раз про любовь», «Родная кровь».

       
        Данный комплекс Упражнений в случае его освоения является необходимым и достаточным для начала работы по технике Освобождения. Первое, второе, четвертое, пятое и седьмое Упражнения требуют последовательной реализации и утверждения в предложенных навыках; на каждое упражнение надо потратить от семи до десяти дней. Третье и шестое упражнение не имеют непосредственного отношения к технике Освобождения, но являются базовыми для освоения в дальнейшем техники «Встраивания в Ортогональность» и «Построения Креста силы»; их можно начать практиковать параллельно с другими семью Упражнениями «для разнообразия». Помимо этого, четвертое и шестое Упражнения при особом исполнении имеют откровенный оздоровительный и общеукрепляющий эффект.
        Уместно сравнение с танцем: прежде чем начать танцевать, необходимо освоить технику движения, довести её до автоматизма, а уже следом наполнять эту технику и характером танца, и его эмоциональностью. Описываемые ниже Упражнения – только техника.
       
        Первое упражнение – дыхание через грудь: вы делаете обычный вдох и выдох, но таким образом, как будто твой рот находится прямо в грудной клетке, чуть повыше солнечного сплетения, между сосками (у славян это место называется Яр). Этим местом ты вдыхаешь и выдыхаешь, туда воздух входит и оттуда выходит. Такой вдох-выдох ты можешь сопровождать сведением и разведением плеч, любыми другими вспомогательными движениями тела или рук. В процессе исполнения этого упражнения невозможно переусердствовать, то есть его можно делать ровно столько, сколько найдёшь на это времени.
        Это упражнение и все его возможные модификации могут сопровождать вас всю оставшуюся жизнь. Для начала подготовки к реализации техники Освобождения необходимо обеспечить его исполнение не менее четырех-пяти раз в день, по 10 минут, на протяжении 7-10 дней.
       
        Второе упражнение – прямостояние: ты стоишь босиком на полу (в идеале – на земле), не запрокидывая и не опуская голову, руки вдоль тела, чуть отнесены назад. Ноги на ширине плеч, ступни строго параллельны. Пальцы на руках и ногах растопырены. Не напрягайся и не ищи в этом пока особого смысла. Просто стой прямо! Единственное, чем тебе желательно сопроводить такое стояние, это попыткой приглушить свой «внутренний монолог», то есть попыткой помолчать внутри себя или хотя бы обратить внимание на то, что ты все время о чем-то внутри себя «болтаешь». Шансов, что у тебя получится «замолчать» на данном этапе нет никаких, но попробовать надо. Ты просто прямо стоишь.
        Этим Упражнением можно начинать любое занятие по Освобождению и им же можно любое занятие заканчивать. Ограничений по времени его исполнения нет, чем больше, тем лучше; и самое идеальное исполнение – на открытом грунте.
       
        Третье упражнение: вы находитесь в уже привычном для вас положении, ноги на ширине плеч, ступни строго параллельны, пальцы ног и рук растопырены, спина прямая, голова «не завалена» ни вперед, ни назад; вы уже давно замечаете, что как только ваше тело принимает такое положение, вас начинает сильно клонить назад. Пока не надо задаваться вопросом, в чем тут дело, все станет понятно позже. Вам надо просто зафиксироваться в этом отклоненном положении, найдите в нем равновесие, балансируйте мышцами ступней и пальцами ног. А дальше проделайте следующее: макушкой головы (место называется «Родник») вы начинаете тянуться вверх. Из вашего «родника» вырастает внутренний луч, он устремляется все выше и выше, вы как бы им тянетесь кверху. Следите за головой, не допускайте запрокидывания. Это устремление потребует усилий, потому что забираться надо все выше и выше. Когда вы почувствуете, что этим лучом вы ни до чего более высокого дотянуться не можете, остановитесь и поднимитесь ещё на три ступени. После чего сбросьте напряжение, расслабьтесь, встряхните руками, ногами не топчитесь и несколько раз интенсивно продышите ваше место души (место называется «яр»). Продышать надо обязательно!
        Вторая часть усложненного стояния: из того же привычного положения с зафиксированным отклонением вы своим внутренним лучом (потоком) через промежность (точка называется «Исток»), по ногам, через ступни с усилием устремляетесь вниз, стараясь все глубже и глубже проникнуть в землю. Когда вы почувствуете, что глубже вы уже укорениться не можете, сделайте ещё один шаг к ядру земли. После чего снова сбросьте напряжение, расслабьтесь, потопчитесь ногами, руками встряхивать не надо, и опять несколько раз интенсивно продышите ваш «яр» – обязательно!
        Данное Упражнение выполняется в течение первой недели занятий, с внутренним напряжением, по 10 минут два раза в день (утром и вечером), затем перерыв – месяц, затем ещё неделя и перерыв на два месяца, затем по неделе интенсивной работы в том же графике (два раза в день), один раз в три месяца, в течение года.
       
        Четвертое упражнение – «гармошка»: вы в привычном положении: ноги на ширине плеч, ступни строго параллельны, спина прямая, голова «не завалена» ни вперед, ни назад, пальцы ног растопырены, но при этом руки перед собой, согнуты в локтях, кисти в запястьях согнуты вверх, ладони держим вертикально параллельно друг другу на уровне груди. В основе упражнения – «принцип гармошки»: гармошка растягивается – меха наполняются воздухом, гармошка сжимается – воздух из мехов выходит. Роль гармошки выполняют вертикально сведенные перед грудью ладони рук, меха – наша грудная клетка в месте, которое мы называем «духовным сердцем», или Яром. Дальше просто: мы разводим в разные стороны ладони рук, сохраняя насколько возможно их параллельное положение, – воздух поступает в наше духовное сердце прямо через воображаемое в середине груди отверстие (виртуальный рот), мы сводим ладони – воздух из нашего духовного сердца выходит таким же образом. Это упражнение продолжит активизировать ток ментального воздуха в районе нашего духовного сердца; правильным будет в процессе его исполнения менять ритм «игры» на этой гармошке: частое и резкое сведение-разведение ладоней можно чередовать с их плавными и медленными движениями.
        Это Упражнение будет вам надежным помощником в каждодневной работе, особенно если вы часто пребываете в состоянии сильной усталости и апатии. Даже формальное его исполнение очень быстро приводит в чувство. Также оно незаменимо при восстановлении после акта Освобождения.
       
        Пятое упражнение – измененная «гармошка»: мы делаем «гармошку», как она описана выше, но при этом, разводя ладони на вдохе, втягиваем воздух в меха не через середину груди, а через Родник, то есть воздух попадает в наше «духовное сердце» через макушку головы. А на выдохе, сдвигая ладони, мы воздух из Яра, через Исток и дальше вниз по ногам направляем ровным потоком в землю, при этом крайне важно доводить эту волну сливающегося по ногам воздуха до ступней и отправлять дальше вниз, не давая ей застрять (остановиться) на уровне колен или лодыжек. Полный цикл этого простого, но очень важного упражнения выглядит следующим образом: разводим ладони – вдох – втягиваем воздух через Родник в Яр, сводим ладони – выдох – с усилием «сливаем» воздух из Яра, через Исток в землю. С самого начала надо стараться, чтобы ментальный воздух проходил весь маршрут от Родника, через Яр к Истоку и дальше вниз единой волной, без какой-либо задержки или остановки в середине грудной клетки. Следующим этапом в реализации этого упражнения будет прокачка ментального воздуха по маршруту Родник – Яр – Исток без помощи рук, то есть поток идет сверху вниз, но без помощи «гармошки», только на дыхании вдох-выдох.
       
        Шестое упражнение – ещё одна модификация «гармошки»: вносим незначительное изменение в базовое положение тела. Все то же, только пальцы на ногах не растопырены, а поджаты (кулаки на ступнях), далее работаем «гармошку» в первоначальном варианте (упражнение четыре) и после двух-трех глубоких вдохов-выдохов на вдохе задерживаем дыхание и одновременно разводим обе руки в разные стороны до положения тела «крест», при этом сжимая ладони в кулаки; набранный в результате последнего глубокого вдоха воздух последовательными волнами распределяем по всему телу в следующей последовательности: по ногам, как бы наполняя их и не выпуская его дальше в землю (пальцы поджаты), следом наполняем руки, не выпуская его из рук (кулаки сжаты), а затем нерезко, без толчков, в голову – вы как бы накачиваете себя изнутри ментальным воздухом. Если набранного воздуха для заполнения всего тела не хватает, его можно подкачивать в основной резервуар (Яр) короткими интенсивными вдохами. После того, как вы почувствовали внутри себя упругость наполняющего вас воздуха, через мгновение можно начинать «спускать» его, медленно разжимая пальцы рук и ног; воздух под внутренним давлением будет выходить из вас по распрямлённым каналам ваших пальцев. Все упражнение нужно проделать два-три раза, с перерывами три-пять минут.
        Попробуйте делать его с утра и сразу все поймете. А если каждый выдох будете сопровождать каким-нибудь позитивным слоганом, эффект только усилится.
       
        Упражнение семь: за основу берем пятое упражнение и несколько дополняем его. После того, как получится организовать устойчивый нисходящий поток ментального воздуха «сверху вниз», как описано в пятом упражнении, мы выпрямляем перед собой обе руки, сохраняя параллельность ладоней. Вместе с выпрямлением рук мы как бы отделяем часть вертикального потока и выводим его через Яр в горизонтальную плоскость, в которую он этой выведенной частью и продолжает истекать. В итоге мы имеем как бы два потока: один – основной «сверху – в Родник – через Яр – в Исток и дальше по ногам в Землю», и второй, «ответвление» от основного вертикального потока, – «сверху в Родник – через Яр и в горизонтальную плоскость перед собой». Ширину этого выведенного потока можно ограничивать расстоянием между параллельными ладонями вытянутых вперед рук. В этом упражнении самое трудное и самое важное – следить одновременно за двумя участками маршрута: выход потока из тела, уже по голеням, через ступни и в Землю, и при этом прохождение потока между вертикально-параллельно расположенными ладонями рук и дальше вперед. Что касается «дальше вперед»: расстояние, на которое поток выходит через Яр из вашей груди, поначалу можно ограничить каким-либо препятствием, например, стеной: надо встать перед ней и стараться делать так, чтобы выведенный поток в неё упирался; в дальнейшем от стены можно постепенно отдвигаться, увеличивая расстояние, которое потоку необходимо преодолеть. Но каждый раз, когда вы работаете с дополнительным потоком, необходимо своим вниманием поддерживать интенсивность прохождения через ваше тело основного – вертикального – потока, чтобы горизонтальный поток оставался лишь ответвлением от него. На самом деле, это трудность только первых попыток, дальше все происходит почти само собой.
        Пятое и седьмое Упражнения – это базовые Упражнения для техники Освобождения. В них мы фактически «простраиваем» в себе те два потока, по которым и будем освобождать выбранные для этой работы содержания.
       
        В отличие от вышеизложенных Упражнений, которые носят относительно технический характер, два последних имеют содержательную составляющую.
        Если продолжать аналогию с танцем, то теперь у нашего «танца» появляется характер, и это характер Человека (Сноска).
       
        Восьмое Упражнение: для начала вспомните какое-нибудь очень яркое, светлое и радостное впечатление детства-отрочества. Это должно быть что-то восторженное, ни с чем не сравнимое по силе и красочности! В идеале искомое впечатление должно быть связано с отцом, если в силу каких-то причин такое не находится – с мамой, или просто оно в вас есть и живет. В данном случае не надо привязываться ни к обстоятельствам, в которых вы эту радость «получили», ни к месту, ни к дате – ни к чему! После того, как вам удалось восстановить в себе это впечатление и вы его вновь испытали, «соберите» весь ваш восторг и свет в одном месте – это, конечно же, Яр. Именно туда вам надо локализовать всю вашу радость от детского переживания. Зафиксируйте в себе состояние настроя вашего «духовного сердца». Запоминайте то состояние, которое вы восстановили в середине вашей груди, вновь поселите эту радость в себе.
        (Сноска: настоятельно не рекомендуем начинать упражнения с последних двух).
        Смысл Упражнения заключается в том, чтобы постоянно держать в себе это ощущение, а если на что-то отвлеклись, то обязательно возвращайтесь к нему!
        Возврат к такой «внутренней улыбке» сам по себе серьёзный поступок, который связан поначалу с «вырыванием» себя из контекста повседневной, нервозной, аритмичной или наоборот, размеренной жизни. На первых порах это связано с формальной остановкой, выключением себя из актуальной деятельности, в последующем будет вполне комфортно поддерживать её своим вниманием постоянно, без выключений и включений.
        Необходимо сделать пребывание в вас этой радости независимым, пусть она «там» (в Яре) существует автономно, чтоб на её «существование» ничто из происходящего вокруг не влияло. Защищайте эту радость, ограждайте её от воздействия внешних и внутренних обстоятельств. Все, что эту радость будет гасить, заглушать, в себе растворять, «сливайте» по нижнему маршруту Освобождения.
        Непрерывное присутствие этой радости в вашей душе – предельно важная задача для всего! Это ощущение внутренней радости никогда не устает и не задает вопросов: «А чему это я тут радуюсь?». Вы можете «ей» дать жить и дышать в вас, а можете разменять на какой-нибудь «серьез» или задвинуть подальше для «повышения эффективности».
        У этой радости могут быть нюансы, она, в зависимости от многих обстоятельств, может быть тихой, громкой, восторженной, милой, но это должны быть нюансы проявлений, но никак не содержательные добавления к ней – скажем, радость с элементами иронии исключена.
       
        Девятое Упражнение: вы принимаете понятное для вас положение тела и рук для исполнения «гармошки». Напомним: ноги на ширине плеч, ступни строго параллельны, спина прямая, голова «не завалена» ни вперед, ни назад, пальцы ног растопырены, но при этом руки перед собой, согнуты в локтях, кисти в запястьях согнуты вверх, ладони держим вертикально параллельно друг другу на уровне груди.
        Мы будем использовать «меха от гармошки» по их прямому назначению.
        После того как вы восстановили в своем духовном сердце ту детскую сыновью радость, нужно с помощью «мехов нашей гармошки» эту радость наполнить воздухом, увеличить её «в размерах», дать ей вырасти. Теперь, разводя ладони, мы не просто набираем в Яр ментальный воздух, а насыщаем этим воздухом то светлое, волнительно-восторженное чувство, которое мы там воссоздали. А сводя ладони, мы не выпускаем его, а делаем это чувство более сжатым и упругим. Так повторяем сведение и разведение ладоней два-три раза.
        Вспомните ещё одну составляющую счастья, которая непременно сопровождала в детстве любую нашу радость, – это благодарность папе и маме. Такая благодарность к ним возникала всегда, даже если к этой радости они не имели никакого отношения. Когда восторженная волна захлестывала, нам всегда надо было добежать, прыгнуть на руки, обнять за шею, прижаться и поблагодарить (пусть и неосознанно) за то счастье жизни, которое они нам подарили.
        Теперь нам надо перевести «восстановленную» в духовном сердце тихую личную радость о себе, через сыновью благодарность, в громкую радость об Отце.
        После того, как мы два-три раза свели и развели ладони, на выдохе плавным и динамичным движением мы направляем вверх ладони наших рук, повторяя ими траекторию раскрывающегося цветка, при этом естественным образом слегка запрокидывая голову назад.
        Этот порыв можно и нужно сопровождать словами бесконечной благодарности Отцу за каждый вздох, за каждый луч, за каждый звук и за то счастье вечной жизни, которое нам уже даровано!
        Если к подобранным своим, и только своим, словам добавите какую-либо просьбу, получите молитву, если исключите все, даже благодарность, и оставите только чистое восторженное отношение к Источнику всего, получите поклонение. Но главное, чтобы всегда в этом действии присутствовала «искренность, искренность и ещё раз искренность».
       

… в работе у автора …

… в работе у автора …

     Изложено подобранными словами. По мотивам дневников протоиерея Александра Шмемана и других созвучных источников, порой с вольным цитированием. Без какой-либо претензии на авторство.

     Пребывать «в мире сем» или быть «не от мира сего» — это не выбор между двумя возможностями жить, это всегда крест. 

       Лучи солнца из огромных окон, музыка под сурдинку, льющаяся отовсюду и ниоткуда, и вдруг – это полное единство со всем, что тебя окружает, точно все предметы как-то мягчеют, оборачиваются к тебе дружбой и близостью. Это мгновение – вне времени, но в нем собирается, сосредотачивается вся жизнь. Всё (!) тут, хотя это «всё» и не названо… это «укол» полноты и блаженства. Однако такое мгновение всегда рядом, вокруг нас, но как редко и как мимолетно вдруг изливается в него душа.
        Мимолетно – ощущение, именно ощущение, что тут, рядом, внутри нашей жизни идет, или вернее, присутствует другая жизнь, вся суть которой в свидетельстве «другого», в ожидании его и отнесенности всего к чему-то «другому». И это именно мироощущение, в котором центрально, существенно и решающе как раз просвечивание «другого» и отнесенность к «другому».
        Исходить из присутствия в этом мире чего-то абсолютно иного, чем все так или иначе светится, к чему все так или иначе относится. Но в чем эта «отнесенность»? Это никак не идея, то есть не идея христианского мира, христианского общества, христианского брака и т. д. «Отнесенность» – это связь с божественным, но не идейная, а опытная. Это опыт мира и опыт жизни каждого человека буквально в свете веры, в свете Царствия Божия.
        В мире все движется, но в этом движении (падающего снега, текущей воды, играющей на солнце ветки) являет себя блаженная неподвижность и полнота, которая становится «иконой» вечности жизни и, более того, «жизни с избытком».

        Вера, вышедшая из маеты вселенского младенчества, потребность приобщения к чему-то изначальному, непреходящему, близко-родному и Вечному. Это не альтернатива безверию и не противопоставление чему-то логико-материалистическому, это само приобщение к «иному бытию», и ей (вере) одинаково свойственно и чувство тайны, и простое светлое доверие.
        Действие веры состоит в том, что она не разрешает проблемы, а снимает их, переводит человека в тот план, где их нет. В том же плане, в котором они есть, они потому и есть, что они неразрешимы. Наличие проблем обратно пропорционально наличию веры.
        Подлинная вера абсолютно несовместима ни с какими «украшениями», ни с какими благочестивыми словесами. И когда христианство становится украшением, а не красотой, благочестием, а не верой, оно выдыхается.
        Все самоочевидное в Вере недоказуемо, ибо самоочевидность её укоренена в «светлом знании», а доказательства, чтобы быть доказательствами, должны развертываться в темном знании, в логике «мира сего». А в этой логике «мир сей» всегда сильнее, ибо он эту логику и изобрел для самооправдания.
        Вера всегда находится в поле сомнения, потому что всегда найдется то, что в поле веры не попадет.
        Человек не может жить без «памяти» о рае. Он погружается в ужас, в «самострахование», в тоску. Он теряет себя.
        Мир не должен становиться Богом, но должен становиться жизнью с Богом, радостной и полной. Это и есть «спасение мира» Богом. Но совершается оно нами, всякий раз, когда мы верим. Поэтому подлинная вера есть всегда преодоление «религии» мира.
        Религия и идеология совместимы. Христианство как вера несовместимо ни с той, ни с другой.
        Человек «видел» Бога, «знает» Его свет, и именно потому так черна для него тьма, наступившая после разрыва с Богом. И в этой тьме он ощупью ищет, учится понимать, разгадывать непонятный свет, все еще видимый и ощутимый. Это и есть «наука», «культура», «философия» – достойные усилия, но впотьмах.
        Основными «координатами» веры являются, с одной стороны, острая любовь к миру во всей его данности: природа, родной город, история, культура, – а с другой – столь же острое убеждение, что сама эта любовь должна быть направлена на то «другое», что этот мир собой выражает и в чем его сущность, призвание и красота. Поэтому одинаково скучно и тоскливо и с теми, кто этот мир любит без «отнесенности к другому», и с теми, кто это «другое» противопоставляет этому миру. Тоска «обмирщенности» и тоска «благочестия», ибо и то и другое явление прежде всего маленькое, унылое и само по себе именно скучное. Однако именно в этих «координатах» и задается главный и единственный вопрос: что же все-таки делать, как жить в мире – Богом, и в Боге – миром, то есть любовью? В чем присущее человеку творчество! Ибо вместе с Богом он творит свою жизнь и, следовательно, свое Царство Божие.
        Личность человека уникальна, поэтому Вера в Бога – это всегда очень личный опыт, который до этого никто не осуществлял и после этого человека никто повторить не сможет.
        Вера не слаба, вера всегда одинока.
        Какое удивительное и таинственное явление в нашей цивилизации – отбрасывание веры, «освобождение» от нее, отказ от нее, как от какой-то проказы. Волнение, гнев и даже страх: «как бы не поверить». Этот гнев, это волнение и этот страх не равнодушных людей, а людей, защищающих свою веру, веру в неверие как главное, решающее условие важности их дела, их убеждений, их «владычества» над умами людей, пусть даже не многих.
        Смертельная опасность для любого, а тем более верующего человека, только одна: это без остатка быть уловленным какой-то системой зубчатых колес «мира сего»: властью, деньгами, страстью, религией.
        Насколько мечта о построении Царства Божьего на земле выше псевдоаскетичного презрения к нему: «Нам до всего этого нет дела». Насколько в этой мечте больше настоящего аскетизма: строить, зная, что не достроишь, но зная также, что только от этого усилия зависит вхождение наше в «невечерний день» Царствия Божия.
        Настоящая вера есть всегда возврат к простоте, радостной, целостной и освобождающей.
        Свет веры должен светиться в нас так, чтобы не привлекать внимание к нам самим.

        Бог. Там, где нет «печали об Отце», нет тишины, памяти о тайном свете, таинственного «вкуса» радости, там нет Бога.
        Когда Бог трогает душу, то ничего больше и не надо, но ничего и «доказать» нельзя: свет, радость и мир – что же к этим словам можно прибавить?
        Всё, что нас окружает – это подарки Бога, и потому несут на себе печать наивысшего бытия. Ничто из этого не Бог, но все это от Него, и потому все о Нем.
        То, что раскрывает Бог всем людям, неслыханно и невозможно. Трагедия человеческой судьбы именно в этой неслыханности и невозможности, которую нельзя уместить в мирскую жизнь без какого-либо разделения или усечения. Тут все превышает и раздирает эту жизнь – это бесконечно высокая трагедия. Если эту «неслыханность и невозможность» отвергнуть, то разочаруешься и отвернёшься, но если захочешь её принять, то возникнет необходимость двигаться дальше, причем двигаться с «расширением» того, что эту «неслыханность и невозможность» принять сможет. В любой религиозности есть закрытость к такому трагизму, на который обрекает нас само существование Бога.
        Потеряно чувство тайны Бога – Бога заменяем «понятным» идолом. Идола «делаем» из разных составляющих Бога и затем «ему» поклоняемся.
        В чем смысл пришествия в мир Бога в образе «малого дитя»? Это не только является фактом самоуничижения и самоограничения Бога при принятии Им человеческой природы, но есть, по сути, самое «адекватное» Богоявление. В нем так очевидна божественная ненужность силы, славы, правоты, самоутверждения, авторитета и власти, то есть всего того, что нужно только там, где нет истины, и потому совсем не нужно Богу.
        Бога любят святые и грешники. Его не любят и, когда могут, распинают «религиозные» люди.
        Если нет Отца, «не к кому идти», некуда восходить, остается только животная (горизонтальная) стратегия существования в жизни.
        Наше служение Богу и служение Богу «нашему» – как легко и как незаметно первое переходит во второе и при сохранении всей христианской «видимости» становится идолопоклонством. «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос» – эти (!) слова все больше и все сильнее становятся ключевыми для всего в жизни.
        Если появляется чистая вера в Отца, из жизни постепенно уходит ощущение сиротства.
        Основной грех, основное препятствие на пути к Богу – наше «окаменелое сердце».
        Ни одного счастливого человека кругом, счастливого тем счастьем, которое должно было бы следовать из молитвы, веры и «простого» служения. Мы все твердим себе и другим: человек несчастен без Бога, – но почему же тогда он так несчастен «с Богом»? Почему эта «религия» усиливает все мелкое и паршивое в человеке: гордыню, самопревозношение, страх? Вопросы, которые безответно задаются годами.
        Все, что мы воспринимаем от Бога, должно быть нами отдано, иначе мы перестаем воспринимать то, что Он нам дает.
        Простые вопросы: чего хочет от нас Бог? Чтобы мы Его любили, чтобы приняли Его как источник, смысл и цель жизни: «душа души Моей и Царь».
        Как можно полюбить Бога? Где «кульминация» этой любви? В Его самораскрытии, Его самооткровении нам в мире и в жизни. Вершина и полнота этого самооткровения – Христос. Все «отнесено» к Нему. Следовательно, любовь к Богу – Христос, радость о Нем, любовь к Нему, собирание всего в Нем, жизнь Им, узнавание Его во всем.

        Христос. Отношение к Христу составляет абсолютное внутреннее мерило всего жизненного пространства человека.
        Трагедия в том, что каждый «фрагмент» выдает себя за целое; каждый живет только своим опытом и только своим видением воспринимает Христа, вместо того чтобы в Христе пытаться осознать свою ограниченность и относительность.
        Выполненная миссия Иисуса – это раскрытие нам Отца. До Иисуса мы Отца не знали. Отец наш – Отец всех, а не только верующих. «Все мы дети одного отца, и поэтому все мы братья», а не только те братья, которые «во Христе» и не только «братья мусульмане».
        Поразительно, как люди, «интересующиеся духовной проблематикой», не любят Христа и Евангелие. И понятно, почему: там ничего не сказано об их «духовной жизни или духовной работе», как они её понимают и любят.
        «Люди более возлюбили тьму, нежели свет» – это горестные слова Христа, и горесть этих слов в том, что люди любят тьму не за то, что она тьма, а потому, что для них она свет.
        Христа убила и Христа продолжает убивать религия. Религия – это тот «орган» в нас, который, как это ни странно, бесконечно усиливает и так же бесконечно скрывает от нас самые глубокие страсти и грехи: гордыню, фарисейство, самодовольство, самолюбование и т. д. Религия есть постоянное самооправдание наше перед Богом, замазывание на себе наших грехов и искушений.
        Каким понятным и нужным является молчание Христа о всем том, что так страстно интересует нас: о государстве, о религии, об истории, даже о морали – Он всегда говорит мне и обо мне, и только «это» Его интересует. И во мне для Него – весь мир, вся жизнь, вся история. И потому Он спасает меня – не Россию, не государственный строй и ничто иное. И потому всякая борьба, кроме внутренней, всякое «анти-» всегда имеет, несет в себе начала самого страшного – «духовного» – поражения.
        Вечные разговоры о «проблеме» спасения и воскресения некрещеных. Неужели не ясно, что дело не в том, знали они или не знали Христа, поверили ли в Него или нет, были крещены или нет, а в том, что Христос знает их и Себя отдал им, и за них. Поэтому и их смерть «поглощена победой», поэтому она и для них встреча со Христом.
        Одни романтически смотрят в прошлое, другие столь же романтически – в будущее. Но прошлое как прошлое — только груз, только идол, яд, отравляющий организм своим собственным разложением. А будущее как будущее есть бегство из настоящего, «мечтание и прелесть». Для христиан то, что преодолевает «прошлое как прошлое» и «будущее как будущее», что дает им реальность, но и освобождает от неё – это Иисус.

        Радость. У большинства христиан всегда хочется спросить: радуются ли они своей вере?
        Начало любой «ложной религии» – неумение радоваться, вернее, отказ от радости. Между тем радость потому так абсолютно важна, что она есть несомненный плод ощущения Божьего присутствия. Нельзя знать, что Бог есть, и не радоваться. И только по отношению к этой радости правильны, подлинны и плодотворны и страх Божий, и раскаяние, и смирение. Вне этой радости они легко становятся «демоническими», а по сути, извращением на глубине самого религиозного опыта. Тогда это религия страха, религия псевдосмирения, ибо смирение под давлением страха – это псевдосмирение. Религия вины. Но до чего же такая религия сильна не только в миру, но и внутри Церкви. И почему у «религиозных» людей радость всегда под подозрением. Первое и главное – источник всего: «Да возрадуется душа моя о Господе…».
        Что потеряло христианство, прежде чем от него отшатнулся мир, который оно же и вскормило? Оно потеряло радость, но не радость-оптимизм, не радость от земного счастья, а ту Божью радость, о которой Христос сказал, что её никто не отнимет от нас. Только эта радость знает истинное отношение к нам Бога, знает, что любовь Божья к человеку не жестокая, знает потому, что сама эта радость является частью от того «абсолютного» счастья, для которого создал нас Бог.
        Христианство обернулось к миру как «закон», «суд», «искупление», «мздовоздаяние», как религия «загробного мира» и в пределе запретило радость и осудило счастье, и мир восстал против христианства, во имя земной радости и земного «счастья».

        Жизнь. На вопрос «Что делать?» христианство отвечает – жить. Жить во времени «мира сего», но при этом укорененно, соотнесенно со «временем Божественным», только таким образом происходит наполнение «жизни» – жизнью.
        Жизнь в её полноте, в вечном обладании ею – так мы собираем жизнь для вечности, и это значит, живем как вечные: «Сеять в тлении, дабы потом восстала она (жизнь) в нетлении». Но можно в жизни собирать и смерть: жить похотью плоти, похотью очей и гордостью житейской, покоряться суете и служить идолам.
        Тем, кто воспринимает жизнь как дар, то есть тем, кому присуще божественное её ощущение, гораздо меньше нужна «религия», которая почти всегда от недостатка, а не от переизбытка, от страха перед жизнью, а не от благодарности за неё.
        Может быть, ближе всего к подлинному ощущению жизни слово «удивление»: восприятие каждого момента и каждого состояния как некоего дара (хотелось бы сделать акцент на слове «каждого»). Все всегда ново, и все есть не просто жизнь, а встреча с жизнью, и поэтому как бы откровение. Но откровение требует внимания и ответа, то есть жизнь, иными словами, есть постоянное «приятие» дара жизни.

        Радость. Все и грехи, и сомнения наши от измены внутри себя свету и радости. «Земля вострепетала!». Чувствовать этот Божественный трепет во всем: в словах, в вещах, в природе, в себе – вот и вся христианская жизнь, или, вернее, сама жизнь, христианством дарованная и даруемая.

        Абсолют. Именно потому, что есть Абсолютное, в его свете все остальное и делается «относительным» и существующим как «малая правда». Максимализм в «малой правде» – это все та же гордыня: «мои принципы», «принципами я не поступлюсь». Если есть Бог – принципы эти просто не нужны, ибо достаточно того, что есть Бог! Если нет, то все равно грош им цена, и ни от чего они не спасают, и ничего не создают. Реальность БогоОтцовства и вечно восходящая истинность Богосыновства – действительно, какие ещё принципы?
        Почему большинство людей испытывают какую-то врожденную боязнь или даже испуг перед «абсолютом», боязнь потерять свою «свободу», включиться во что-то окончательно? От всякого толчка в сторону большей ясности своей жизни, большего выбора они пугаются, сжимаются, уходят в себя и как-то пассивно сопротивляются.

        Грех. Христос извещает нас о грехе, а без Христа грех есть всего лишь «проблема», и её с упоением решает этот мир, причем решение это всегда либерально, терпимо, любовно и положительно. Ужас современного христианства только в том и состоит, что оно эту «логику самооправдания» приняло и ею измеряет и судит Веру.
        Сила греха не в соблазне очевидного зла, а в скованности души всякой мелочностью, страстишками, в невозможности для души «невозбранно дышать небом». Через работу практического ума и приходит всем хорошо знакомое и испытанное «измельчание» души.
        Растворение Греха в мелочной сосредоточенности на мелочах и непонимание того, что мелочность, тем более «нравственная», и есть сам Грех. Отсюда нехотение Бога, потому что мелочность – легче, и «религия» – легче.
        Все сложности – он такой сложный человек, но его нужно понять – суть сложности мнимые. Все это туман, разводимый нами же (наши проблемы, трудности) для того, чтобы не оказаться лицом к лицу с одной реальностью – реальностью греха. У него два источника: плоть и гордыня – а человек все стремится прикрыть эти два источника «сложностями», трудностями и проблемами, и выходит красиво и глубоко.
        Грех – это отсутствие любви к Истине. Отсюда бессмысленность споров, ибо если об истине ещё можно попытаться поспорить, о любви спорить бесцельно.
        Сущность греха – не просто нарушение нравственного «закона», а отпадание от Бога, а также его сущность в измене Христу и церкви как жизни, которую Христос нам дал. Таким образом, таинство покаяния – это возвращение в «новую жизнь», уже данную, уже явленную.
        Теперешняя исповедь есть разговор о нарушениях нравственного закона, о слабостях и греховности. Но без отнесенности к вере. И ответ в таком разговоре совсем не о Христе, и звучит что-то вроде «старайтесь побольше молиться», «боритесь с искушениями» и т. п.
        Сегодня до бесконечности развившееся чувство «прегрешений» ослабило чувство греха. Да, усилилось: «мои недостатки, мои слабости», но ведь грех – это прежде всего измена, неверность по отношению к Другому (Божественному). И уже давно грех оказался сведенным к морали. А ничто так легко не уводит от «жажды Бога», как именно мораль. Достоевский: «Без Бога все позволено…» – можно также сказать, что без Бога все запрещено, ибо всякая мораль состоит прежде всего из запретов и табу.
        В ссоре с женой, которую любишь, почти всегда неважно содержание ссоры, то есть то, из-за чего она произошла, важен и мучителен разрыв, каким бы кратким он ни был. И мирятся муж с женой не потому, что они нашли правого или виноватого, а потому, что они любят друг друга, и сама жизнь каждого из них – в другом. Сведенное к морали или к норме христианство становится «непрактикуемым», ибо ни одна из заповедей Христовых не исполнима без любви ко Христу: «Аще любите Меня, заповеди мои соблюдайте». И хочется сделать акцент на том, что без любви к Богу все Его заповеди превращаются в свод неких правил, призванных регулировать моральность в жизни общества. С учетом «сомнительного» для «мира сего» происхождения самих заповедей, такой подход ставит их в один ряд с различного рода указами, законами и кодексами и исполнение их превращает в нравственную, социальную или даже политическую установку. Божественность призыва нельзя разделять на две части, что, как правило, и делают, то есть вторая часть: «…заповеди мои соблюдайте» без первой: «Аще любите Меня…» не работает!!!
        Есть тип морального «чистюли», бегающего исповедоваться потому, что ему невыносимо всякое «пятнышко», как невыносимо оно для разодевшегося франта. Но это не раскаяние, это ближе к чувству «порядочности». Однако про святого не скажешь: «Он был глубоко порядочным человеком». Святой жаждет не порядочности, и даже не чистоты, и не «безгрешности», а единства с Богом. И думает он не о себе, и живет не интересом к «качеству» себя, а Богом.
        Грех только в отрыве от Бога, в измене Христу. Эту измену Иоанн Богослов называет «похотью плоти, похотью очей и гордостью житейской». И как же это важно: «светлое око» – око без похоти.

        Радость. Радость потому так абсолютно важна, что она есть несомненный плод ощущения Божьего присутствия. Страх греха не спасает от греха. Радость о Господе – спасает.
        Можно ли, нужно ли распущенность, лень, сластолюбие и грех преодолевать и побеждать радостью о Господе? Да.

        Гордыня. Смирение Божественно, а гордость – от маленького и мизерного дьявола, который первый «обиделся» на Бога и подумал, что Бог – «горд».
        Гордыня от того, что человек думает, и так его учат «религиозники»: «смирения требует Бог». Иными словами, что Бог потому, что Он Бог, может быть «гордым», а нам, ничтожной твари, подобает быть «смиренными». Отсюда очень простой вывод: «религия» унижает человека. На деле же, конечно, смирение как раз Божественно, и его как суть Божества являет Христос. Слава и величие Христа – в его смирении.
        Гордыня – это страсть, и эта страсть – «Я». Она «ангела света» превратила в дьявола (Люцифер), она и сейчас, в сущности, одна имеет власть губить людей. Поэтому все, что так или иначе, хоть в микроскопической дозе, причастно гордыне, причастно в ту же меру и дьяволу, дьявольщине – темноте.
        Почему так часто люди разрушают свою собственную жизнь? Казалось бы, простой эгоизм и инстинкт самосохранения должен был бы предостеречь их от этого, но нет, даже инстинкт этот перестает действовать. Действительно, налицо какая-то одержимость, реальная разрушительность страсти. Страсть же эта – «Я», то есть гордыня.
        Связь гордыни с плотью и похотью очень проста. Похоть – это, в сущности, та же гордыня, обращение тела на себя, на свое самоутверждение и самоуслаждение. Поэтому и подлинное смирение невозможно без победы над плотью и состоит в одухотворении тела, а не в его уничижении.
        Есть гордыня сознания, которая толкает человека в одиночество во имя мифической необходимости и «внутренней потребности» в сохранении подлинности себя, в желании «остаться собой», хотя очевидно, что через такое «идеологическое» сохранение себя – себя сохранить невозможно. «Остаться собой», как правило, заканчивается желанием «остаться в себе» через приобретение некой самоценности, зафиксированной в ощущениях, а это, в любом случае, остановка, потеря главного восходящего устремления. Выход один – служение.
        Чего человек жаждет больше всего, чего не получая, превращается в «злого», а получая – оказывается ненасытным? Признания, то есть «славы друг от друга». Быть для других чем-то: авторитетом, властью, объектом зависти, – то есть именно признание, вот главный источник и сущность гордыни. И именно эта гордыня превращает ближних во врагов, и именно она убивает ту радость, к которой призвал нас вчерашний Апостол.
        Можно всю жизнь отдать на «изучение Бога» и ничего, решительно ничего не понять ни в жизни, ни в людях. И корень тут опять, конечно, в гордыне. В данном случае гордыня – это изначальный выбор своего подхода к Богу и к изучению Его, то есть выбор своего метода. Когда между Богом и человеком стоит метод, то Бог отражается в кривом зеркале. Метод – это гордыня разума, это навязывание Богу своих категорий. Метод – это идол. Даже когда он формируется «под задачу» и заявляется как инструмент для накопления «личного опыта» Богопознания, опасность его превращения в идол остается крайне велика! И всегда наступает момент, когда даже от такого метода можно и нужно спокойно отказаться. Момент искреннего поклонения Богу.

        Смирение. Первым и решающим плодом знания Бога, знания Истины не может не быть некое блаженное смирение. Смирение не волевое, не самоуничижительное, а благодатное, смирение как «радость и мир в Духе Святом», как освобождение от мучительного владычества над собою – своей самости, желания самоутвердиться и т. п.
        Смирение – это не та пришибленность плюс ханжество, чем она стала в церковном «стиле», это царская и царственная добродетель, ибо подлинное смирение – именно от мудрости, от знания, от прикосновения к «жизни подлинной». Не ученые и елейные книги «об аскетическом богословии» нужны сейчас миру, а некий смиренный, божественный юмор. Если бы мир расхохотался в лицо какому-нибудь религиозного или политического деятеля и толпам оппозиционеров, потрясающих кулаками и вопиющими лозунги, если бы мир понял, до чего глупы и смешны слова «народ», «революция», «история», то… Может, до конца и не ясно, что бы тогда было, но этот смех был бы умнее и продуктивнее, чем умопомрачительные в своей серьезности разборы каждого слова, «изреченного» политиком, «лидером» государства и т. п.
        Все, абсолютно все религии двусмысленны, и эту двусмысленность прояснить может только смирение, и поэтому на стяжание смирения направлена или должна быть направлена вся духовная жизнь. Признаки смирения: радость. Гордыня исключает радость. Далее: простота, то есть отсутствие «оборота на себя». И, наконец, доверие – как основная установка в жизни, по отношению ко всему. Признаки гордыни, соответственно: безрадостность, сложность и страх.
        Ужас лжесмирения: достаточно человеку усвоить ключ «благочестия», и для него уже не обязательны правда, честность, в нем умирает чувство удивления и восхищения, то есть критерий всякой подлинности. Подлинности красоты, искусства, добра – чего угодно! Больше того, его начинает тянуть на все бездарное, серое, рабское, лишь бы оно было благочестивым. Страшный смысл возникновения «святой воды» в христианстве: что ни покропишь ею, то становится священным и святым. И что самое смешное, никто не знает, как возникла «святая вода». Ибо в том-то и дело, что возникла она только и исключительно из благочестия, религиозности, а не христианского стремления к Истине и Богу, но в стремлении к «вещественной святыне».
        В мире противостоят друг другу не ум и глупость (они-то как раз предполагают друг друга, так как друг в друге укоренены), а «ум» и «глупость», то есть гордыня – смирению. Смирение Божественно, и потому одно преодолевает и побеждает ум-гордыню и глупость-гордыню.

        Радость. «О Тебе радуется, благодатная, всякая тварь», – тут все дело в радовании о другом, в любовании другим, и это значит – в «онтологическом» смирении, которое одно делает это радование и это любование возможным. А вот этой обращенности на другого, на другое: на Бога, на человека, на мир – и нет в «религиозности».

        Бедность. Очевидно, что в центре христианской идеи стоит отказ от богатства, всяческого богатства, красота бедности (ибо, конечно, есть и уродство бедности). Бедность не в том, чтобы всегда чего-то не хватало (это её уродство), а в том, чтобы всегда хватало того, что есть.
        Принцип частной собственности, сколько бы он ни извращался, есть действительно христианский принцип. Ибо сам мир, сама жизнь даны нам Богом именно в «собственность». Поэтому христианство и зовет к личному отказу от «частной собственности» как к восстановлению того обладания миром, которое извратил и предал человек.
        Действительно, «бедность» – центральный символ Христианства, но не в экономическом факте самой бедности, а в самом подходе к ней, к восприятию её. Запад решил, что христианство призывает к борьбе с бедностью, то есть к замене её хотя бы относительным богатством или хотя бы экономическим равенством, и на это уходили и уходят все силы души. А христианский призыв совсем, совсем другой: к бедности как к свободе, к бедности как «знаку» того, что душа ощутила и восприняла невозможный, трагический призыв к Царствию Божьему. Осознание этого призыва делает все остальные ожидания никчёмными, а устремления, кроме одного, бессмысленными и нелепыми, и тогда бедность становится естественным выбором, который и высвобождает все силы души.
        Прекрасна в мире только «неудача». Только бедность, жалость, сострадание, уязвимость. И еще беззащитность: дети. Все жирное, самоуверенное, громкое и преуспевающее – ужасно, но сколько мы готовы потратить сил, что бы с этим не согласиться.

        Истина. Истина одна: реальность Отцовства нашего Бога и наше вечно восходящее к нему БогоСыновство; эта истина только проживается, ежечасно, ежедневно… не открывается, не познается и не усваивается.
        Плюрализм, по самой своей сути, отбрасывает понятие истины. Это априорное утверждение, что на все существуют различные точки зрения, причем «оперативный» принцип плюрализма заключается в том, что их так же априорно не нужно и нельзя оспаривать, – они есть, и этим все сказано. Их нужно «уважать» и, по возможности, разделять. Сейчас если не все, то многие бросились в этот плюрализм, а для веры это – смерть и разложение.
        Покаяние и самоограничение вместо самоутверждения и обличения чужой неправоты. Быть правым и уступить, и в этом дать засиять победе. Очевидна божественная ненужность силы, славы, правоты, авторитета, власти, то есть всего того, что нужно только там, где нет истины.
        Потеряв Бога, отвергнув его, человечество в целом и в личности живет одним эгоизмом, а так как жить собою невозможно – это есть «сведение к нелепости» самого смысла жизни, – то всем «победам» эгоизма приходится придумывать опасности для себя и все другое отождествлять с врагом, а жизнь – с борьбой.
        Гибельность, слепота, низость всякого «в борьбе обретешь ты счастье свое…». Искать нужно только истину, а она не открывается бунтующему уму и сердцу.
        Все растущее убеждение, что ничего, абсолютно ничего не достигается и не разрешается путем дискуссий, споров и обсуждений. Невозможно представить себе Толстого, Рембрандта или Шекспира на каком-нибудь коллоквиуме, посвященном «путям современного искусства». Все, что убеждает и обращает других, вырастает в одиночестве, в творческой тишине, а не в болтовне.
        Сумма изложенных научно истин не открывает Истины, а сумма знаний о Боге не дает знания Бога.

        Радость. Истина является для нас и побеждает только там, где живет освобождающая радость и простота, где сияет Божественной красотой смирение, в котором и являет нам себя Бог: и в творении, и в спасении.

        Любовь. Человек хочет быть любимым – и потому страдает, а разрешение в том, чтобы полюбить. Это божественное решение: так все «проблемы» решает Бог, любя, а не ища ответной любви.
        Любовь, идущую от Бога, можно проявить только любовью, идущей к другому человеку. И принять Божественную любовь можно, только отдавая её.
        Любить Божьей любовью и себя, и других. Как нужно было бы в наш век почти полного непонимания любви поглубже вникнуть в радикальную «особенность» любви Бога. Её первая особенность – это отсутствие в ней той «сентиментальности», с которой уже давно отождествило её и само христианство, и «мир сей». В любви Божьей нет обещания «земного счастья», нет и заботы о нем. Или, лучше сказать, оно целиком подчинено обещанию и заботе о Царстве Божьем, то есть о том абсолютном счастье, для которого создал и к которому призвал человека Бог. Отсюда первый и основной конфликт между любовью Божьей и падшей любовью человеческой.
        Нет никакого иного «закона», кроме закона любви, или лучше сказать, кроме самой любви, отрицанием которой, отпадом от которой и является гордыня. Любовь есть суть божественной жизни, а в этой божественной жизни гордыне нет места. Отец есть всегда Отец, но все отдает Сыну. Сын не претендует на право быть Отцом, и он есть Вечно Сын, а Бесконечный Дух – сама жизнь, сама свобода («дышит, где хочет») есть сама любовь Отца к Сыну, Сына к Отцу, сама божественная самоотдача и послушание.
        В Божественной любви нет никаких «прав» и с ними связанного уравнивания. Нет уравнивания, и поэтому нет «сравнения», этого главного источника гордыни.
        Любви противополагается не ненависть, а страх. Страх есть, прежде всего, отсутствие любви, или, вернее, то, что, как сорная трава, вырастает там, где любви нет. Поэтому страх – это то, что хочет преодолеть всяческого рода «терапия», и религиозная, и социальная, хотя на деле страх нормален в «мире сем», это суть подлинно его субстанция. Падение человека – в отрыве от Бога, который и «есть любовь», и потому превращается он в страх, «тень и сень смертную».
        Почему люди так неудержимо, хотя почти всегда подсознательно, портят жизнь друг другу! Это – суть «зла», и это так потому, что «порча» эта есть изнанка той любви, для которой создан человек. Именно потому, что он создан для любви, человек, выпадая из нее (отрываясь от Бога), продолжает быть «связанным» с другими этой неразрушимой связью, только теперь уже не с ближними, а с врагами. Сущность падшего мира: вражда всех ко всем, питаемая жаждой любви «обреченного» на любовь человека.         
        Добрый человек и добродетельный человек. Между ними – огромная разница. Добрый человек тем и добр, что он «принимает» людей такими, какие они есть, «покрывает» их своей добротой. Доброта прекрасна, самое прекрасное на земле. Добродетельные люди – активисты, одержимые стремлением навязывать людям принципы и «добро» и так легко осуждающие, громящие, ненавидящие.
        Святые есть всюду и везде – в любой религии, любой идеологии. Они как раз в сущности «ничего не доказывают». Современный «духовный» человек стремится к святости без любви, а в этом определенно есть демонизм.
        Гордыня, плоть, леность: триединый источник греха, три основных измерения падшести мира и жизни. И разрушаются они только Божественной любовью, изливаемой в сердца людей: любовь-смирение, любовь-чистота, любовь-делание. «Совершенная любовь побеждает страх».
        Почему нам все так сложно в жизни? От малой любви, малой веры.

        Свобода. Чувство вины, морализм не «освобождают» от мира и его соблазнов. Радость о Господе – основа свободы, в которой мы призваны «стоять».
        Свободен только тот, кто «послушлив»: этого не понимает наше время, несмотря на весь свой пафос свободы. Эпоху высокого «послушания» свободных людей сменила эпоха бунтующих рабов.
        Абсолютная верность нужна, необходима только по отношению к Христу, и эта верность даёт свободу, но не «от мира», а «в мире». Любая «принадлежность»: социальная, политическая и даже морально-этическая – «в мире сем» будет являться только принадлежностью к части, и к части незначительной, а значит, в определенном смысле будет сковывать и порабощать относительно Целого.
        Мы либо рабы, либо бунтари: рабы не только «власти», но и «церковности», «благолепия», а если бунтари, то против всего. Нет у нас только одного – свободы поклонения «в духе и Истине».
        Религия и идеология порабощают – освобождает только вера. Первые две говорят о «свободе», вера говорит о послушании. Но только в нём (послушании Богу) кроется единственная в этом мире свобода, и только в послушании – источник свободы.
        Свобода без нравственного этажа сама себя разлагает. Этой свободе «учат» в Университетах.
        На сегодняшний день свобода не нужна и не востребована, потому что мы либо абсолютизируем прошлое, которое требуется охранять, либо наше будущее отождествляется с завершением истории (какого-либо этапа), а свобода нужна только для делания, она всегда в настоящем и о настоящем.
        Освобождение души без Веры – это «кабацкое» освобождение и сплошная душевная изжога.
        Сейчас человека освободили якобы для того, чтобы сделать его, наконец, хозяином собственной судьбы. Но этот освобожденный человек никакой «судьбы» не знает, ни своей, ни чужой, и в результате оказывается ещё большим рабом, рабом всевозможных эгоизмов: личного, национального, расового.
        Зачем баскам или курдам независимость – чтобы быть собой. Но что значит быть собой, этого-то как раз никто и не знает. Поэтому, освободившись, «независимые» немедленно порабощают себя чем-то другим: социализмом, «религиозностью» и т. п. Одни ещё борются за свободу, и к их услугам марксизм, другие, уже свободные, борются за право на порнографию, и к их услугам либерализм и «права» человека. Сегодня свобода встроена в контекст борьбы за «что-то» неизвестное и неопределимое, например, за возможность «быть собой», хотя что это, опять же, никто сказать не может.

        Радость. Христианство дарует свободу и требует от человека свободы: свободы прежде всего от порабощенности собою, свободы зрения, слуха, обращенности ума и сердца. Ибо только в этой свободе загорается «радость о…», только в ней все становится прозрачным, и восстанавливается утраченная в грехе целостность.

        Равенство. Все люди равны: вот один из корней, самая ложная из всех apriori. В основе пафоса равенства лежит глубоко ложный принцип «сравнения». Сравнением никогда ничего не достигается, оно источник гордыни или зависти (почему я не как он), а далее злоба, восстание и разделение. Сравнение всегда, математически приводит к опыту – знанию неравенства, то есть всегда приводит к протесту. Равенство утверждается как недопустимость никаких различий, а поскольку они есть, то к борьбе с ними, то есть к насильственному устранению и, что ещё страшнее, к отрицанию их как самой сущности жизни.
        Равенство всегда предполагает множественность «равных», которое никогда не будет реализовано в единство, потому что вся суть равенства в его ревнивом оберегании каждого, кого уравняли. В единстве же различие не уничтожается, а становится жизнью, творчеством.
        Та «личность», мужская или женская, которая жаждет равенства, уже, в сущности, опустошена и обезличена, ибо «личное» в ней составляло как раз то, что отличало её от всех других и что не было подчинено этому абсурдному закону «равенства». Никакого равенства нет, а есть онтологическое различие, делающее возможным любовь, то есть единство как альтернативу этому равенству.
        В любви укоренена двойственность человека как мужчины и женщины. Это не ошибка, которую человечество хочет исправить «равенством», не изъян, не случайность, это первое и самое главное выражение самой сущности жизни.
        «Мужское» и «женское» начала соприродны миру, но только человек претворяет их в семью. Наша культура ненавидит семью за то, что последняя обличает зло «равенства». Семья – вот прекрасный выход из «равенства» в «единство».

        Христианство. Христианство есть счастье, которое создает, «рождает» счастливого человека: «радость, которой никто не отнимет от нас». Знание Бога во Христе, знание Христа и Духа Истины. Знание смысла жизни, знание победы Христовой – знание вечной жизни.
        Все в христианстве зависит от любви к Христу. Смерть – встреча с Ним и потому – радость.
        Абсолютная исключительность христианства заключается в том вызове, который оно бросает всем «мировоззрениям» и всем «мироощущениям». Его требование обратиться означает перевернуть все «в мире сем», поставить вверх дном все «привычное», и в первую очередь, конечно, религию. А история христианства – это история компромисса с «миром сим». В чем компромисс? Суть его ясна: когда христианство ощущает себя как нужное, оно перестает мешать жить. Суть назначения Церкви только в одном: чтобы «мешать», то есть сохранять в мире «огонь» христианства. Однако, именно Церковь и стала тем компромиссом, что делает христианство одновременно и нужным, и «не мешающим».
        Христианский призыв к совершенству, обращенный к каждому человеку, есть призыв найти самого себя, но найти не в результате сравнения или самоанализа, а в Боге. Отсюда парадокс: найти себя можно, только потеряв себя, а это значит – отождествить себя до конца с «призванием», с замыслом Бога о себе, но раскрываемом не в себе, а в Боге.
        Трудность и поистине уникальность христианства в том, что оно обращено к личности, но дарует, как её исполнение, Церковь. Личность, не принимающая Церковь, извращает христианство, претворяя его в духовный нарциссизм и эгоизм. Церковь, не принимающая личности, также извращает христианство, снижая его до «толпы», до массовой религии. В такой Церкви личность заменена благочестивым штампом – церковный человек, а в такой личности Церковь воспринимается (и это в лучшем случае) как раздатчица духовного питания. Тайна христианства: «внутри себя собор со всеми держать». Но именно внутри себя, а не в религиозном коллективизме. Нужно всегда помнить, что в категориях «мира сего» христианство не может не быть парадоксальным, и там, где этого парадокса нет, оно в чем-то ущерблено и подменено. Сочетание личности и Церкви – один из таких основополагающих парадоксов.
       Другие тайны христианства: красота поражения, освобождение от успеха; спасительность страдания, не «искупительность», а именно «спасительность» страдания; отречение от себя – обретение себя в Боге; свобода в послушании Богу.
        Три христианских отнесенности «к другому»:
        а. Космическая отнесенность – чувство жизни здесь и сейчас. Мир как постоянно даруемый и постоянно принимаемый дар, благодарность и радость. Молитва – сама жизнь;
        б. Историческая отнесенность – отнесенность к своему делу, месту, призванию. Это послушание, смирение, готовность и знание опасности искушения. Молитва – молитва о помощи, молитва-экзорцизм, молитва-прояснение;
        в. Эсхатологическая отнесенность – отнесенность к последней инстанции, к «взыскуемому и ожидаемому». Молитва «Да приидет Царствие Твое…».
        Христианство – не звучит (!) до тех пор, пока оно хочет отвечать на проблематику, навязанную «миром сим» и потому с самого начала порочную. Получаются прописи и идеология. Речь должна идти только об одном: где сокровища сердца нашего – все остальное болтовня.
        Вошедшее в мир как «благовестие», как неслыханная весть о Царстве Божьем, об Отце Небесном христианство превратилось в «духовное обслуживание» и в малоудачную терапевтику. Отсюда новая задача: «рассказать», напомнить, заново уверить всех в реальности (не мифической или мистической, а фактической, каждодневной) нашего пребывания в части Божьего мира, в котором есть свои законы, высший порядок и нескончаемая забота о нас. Это ещё раз должно вернуться в наше сознание как «новость», как ещё одно откровение. Новость на фоне абсолютной, с одной стороны, «зацикленности», а с другой стороны, исчерпанности нашего мира на идеологии и концепции социального устройства. Никакие другие «новости» уже невозможны, эта цивилизация способна только на повторы с иллюзией улучшения качества и бесконечными метаниями между оценочными категориями в пределах «плохо – хорошо», «больше демократии – меньше демократии», «больше прав – меньше прав» и т. п.
        Христианство требует, абсолютно требует простоты, требует «светлого ока», «зрячей любви». Оно извращается всюду, где есть надрыв, где «естество на вопль понуждается». Человек потерял способность любованья, и все для него стало «проблемой». Надо уйти, выйти «от» и «из» проблем, и это значит очистить зрение, очистить душу от всего этого нездорового возбуждения.
        Рационализм, позитивизм, оптимизм провалились и скатились ни больше ни меньше как в служение дьяволу. Но в сущности своей они были порождены христианством. Христианство без разума, без «света» разума – уже не христианство, а антихристианство.
        Почему все верное, освобождающее, то есть подлинно христианское говорится для нас только извне, а изнутри христианства исходит только немощное, избитое и, главное, почти всегда «недоброжелательное»? Впечатление такое, что когда христиан выгнали из «истории», они начали с противоположного тротуара потрясать кулаками, заодно ссорясь между собою, показывая при этом друг другу разные фотографии, кто Св. Софии, кто Василия Блаженного, кто Афонских монастырей или репродукции православных икон.
        Эсхатологическое содержание христианства и Церкви – это присутствие в «мире сем» Царства будущего века, но присутствие именно как спасение мира, а не бегство от него. «Загробный мир» нельзя полюбить, его нельзя «чаять», им нельзя жить. Царство Божие, если только хоть немного «вкусить» его, невозможно не полюбить, а полюбив, не полюбить и всей «твари», созданной, чтобы являть и предвосхищать его. Без Царства Божия как своего начала и конца этот мир – страшный и злой абсурд, но без «мира сего» само Царство Божие непостижимо, отвлеченно и в каком-то смысле абсурдно.
        Христианство направлено одновременно и на сейчас, и на Царство будущего века, причем «знание» и опыт второго всецело зависят от первого. Наше расхождение с «миром сим» в том, что он занят тем, что «завтра», то есть своим будущим, и занят со страстью, а это значит, занят тем, чего нет. Христианство же должно быть занято тем, что «сегодня», через которое нам и дается опыт Царства. Означает ли это «выход из истории», равнодушие к ответственности и участию? Нет, поскольку для каждого из нас все это входит в наше «сегодня». Но это дело христиан, не Церкви как таковой. Церковь же нужна для того, чтобы ни одно из дел «мира сего», то есть ни одно «завтра» не стало идолом и самоцелью.
        Настоящее христианство состоит в «одухотворении» груза ответственности, а не в раздраженном желании бегства от него.
        «Смерть» христианства. Это звучит страшно. Но так ли это? Может, смерть «христианства» нужна, чтобы воскрес Христос, ибо смертельная слабость христианства только в одном – в забвении и в вынесении «за скобки» Христа. Когда от христианства, как уже сейчас, «ничего не останется», видным снова станет только Христос, а с Ним «ничего не поделать» ни революции, ни исламу, ни гедонизму, ни феминизму. Вот время для молитвы: «Ей! Гряди, Господи Иисусе!».

        Радость. Христианство расколото на «консерваторов», тоскующих по религии закона, которую они же и создали, и «прогрессистов», служащих будущему счастью на земле. Но вот что любопытно: и те, и другие ненавидят призыв к радости как напоминание о «радости великой», с возвещения и дарования которой начинается Евангелие. Одни говорят, «как можно радоваться, когда миллионы людей страдают», надо «служить миру» … Другие говорят, «как можно радоваться в этом мире, во зле лежащем?», не понимают, что если в какую-то минуту Церковь и победила мир, то победила только радостью и счастьем.
        Все простит Бог, кроме «безрадостности», которая состоит в забвении того, что Бог сотворил мир и спас его. Радость эта – не одна из «составных частей» христианства, нет, это его тональность, пронизывающая собой все: и веру, и «мироощущение». Там, где нет радости, христианство становится «страхом», и потому – мучением.

        Иерархия. Современный мир «свободный» в ту же меру, что и «тоталитарный», больше всего ненавидит всякую иерархию, то есть само ощущение высшего и низшего. Мир возлюбил «низшее», но совсем не за «страдания», не из-за справедливости, а из подсознательной или сознательной ненависти к «высшему». Христа возненавидели, в сущности, только за то, что Он – «низший», бездомный, смиренный – все время говорил, что Он сверху, а не снизу: «Властью, от Бога мне данною…».
        Зло прежде всего в отрицании какой бы то ни было иерархии и иерархичности: все должно быть всегда снизу, – а это уже извращение истины, правды и строя жизни, восстание против добра. Но кто сейчас дерзнет сказать, что снизу никогда и ничего не бывает, а бывает только сверху? Что позитивного, светлого и созидательного за последние 300 лет вышло из народов?
        Все и всюду меряется по «низу». Это какая-то утробная ненависть к «высшему». Выносят только штампы: священника, поэта, гражданина — всего общедоступного и своего. Отойди от штампа – и ты враг. На культуру, на высшее качество очень мало «клиентов». Нет спроса, поэтому и предложение оказывается отвергнутым.
        В «мире сем» гордыня, как и власть, как и похоть, узаконены, и для них найдены формы, превращающие их в «обоснованное» явление. Отсюда в наши дни, например, эта возня с «правами» и с «демократией». Главная движущая сила этой возни совсем не «свобода», как это принято думать, а уравнивание. Это страстное отрицание иерархичности жизни, защита не права каждого быть «самим собой», а подсознательное утверждение, что все, – это те же самые и, значит, нет на самом деле «первых», нет «призванных».

        Интеллигенция. Христианство разрушает не буржуазия, не капитализм и не армия, а интеллигентская гниль, основанная на беспредельной вере в собственную важность. Суетливая забота о том, чтобы Адам в раю не забывал о своих «правах». Вообще, там, где говорят о правах, там нет Бога – только суета «профессоришек»! И пока они суетятся, негодяи овладевают миром.
        «Скоро-мимо-проходящая» интеллигенция, которая только и делает, что меняет «богов», сжигает то, чему поклонялась, и поклоняется тому, что сожгла.
        Интеллигенция больше всего на свете боится почвы под ногами. Боится не борьбы или жертвы (их она любит, и вообще она мужественная и героическая), а выхода из своей заключенности в самой себе, боится нарушения своего «сектантства», свежего воздуха. Даже обращаясь в церковь, интеллигент остается интеллигентом. Он «несет знамя» своей церковности и обожает поститься, и главное, клеймит интеллигенцию. В церкви интеллигент моментально начинает суетиться и все время что-то объясняет. У него из веры обязательно вырастает «программа».
        Интеллигенция всех народов не выносит правды и именно потому, что считает себя носительницей «правды» в каждый данный момент. Интеллигенция прежде всего возводит свои идеи и чувства в «правду», а потом в свете этой своей «правды» отказывается признавать правдой любую другую правду, даже самую простую.
        Рецепт «интеллигентщины»: во-первых, страстное желание быть виноватой; во-вторых, ненависть к себе и ко всему своему; в-третьих, самодовольство через осознание этой «вины» и этой «ненависти»; и, в-четвертых, нечестность, лукавство.
        Странная вера в «мир во всем мире» есть ни что иное, как интеллигентская идейная суета, вера в себя как в администратора мира, а в нем и в оператора человеческого счастья. Иллюзорный мир – вера, что мы накануне какого-то решительного «разрешения всех проблем». Но сколько крови от этих мечтаний, от этой веры в иллюзию. Так ясно, что в этих мечтаниях корни и Ленина, и Сталина, и Гитлера, трагедий «третьего мира» и всей той каши, в которой мы теперь барахтаемся. Но этого не признают, в этом не сознаются. И сейчас так же суетятся новые Ленины и Сталины.

        Страх. Страх смерти – от суеты, а не от присутствия и возможной потери счастья. Именно когда суетишься и вдруг вспоминаешь о смерти, она кажется невыносимым абсурдом, ужасом.
        Мы имеем дело с разновидностью страха и малодушия: теперь проявившаяся врожденная боязнь или испуг перед «абсолютом», страх потерять свою «свободу», включиться во что-то окончательно, даже если это «что-то» – отношения с Богом, отношение со Всем.
        Испуг перед Западом, испуг перед реформой: мы так и жили, и живем испугом. Власть боится народа, народ боится власти, все боятся культуры, то есть различения и оценки, без которых культура невозможна. Отсюда всегда эта пугливая оглядка на прошлое, потребность возврата, а не движения вперед.
        Везде капитуляция: капитуляция белого человека, капитуляция «взрослых», капитуляция родителей, капитуляция писателей, капитуляция христианства. Мы живем «под окриком» и трясемся.
        Остаётся только педагогика страха и ада: но она не действует. Люди не понимают больше; «Поглощена смерть победой» – выдыхается христианство со всеми своими догматами.
        Стоит ли удивляться тому, как близко под кожей у каждого человека агрессивность, как легко человек показывает когти, так же легко, как и зверь. Только в отличии от зверя – это человек, да ещё и христианин.

        Радость. Всюду какое-то беспокойство, надрыв, неуравновешенность искания, как если бы не было радости Божьего присутствия, радости о Вере.

        Религия-Церковь. На свете существует очень сильное, очень могучее явление: религия без Бога, религия как средоточение всех идолов, владеющих падшим человеческим «нутром».
        Религию можно любить совершенно так же, как что-либо другое в жизни: спорт, науку или собирание марок. Любить её за неё саму, без отношения к Богу, миру или жизни. Она «занимает» и «занимательна». Тут все, что любит особый тип человека: и эстетика, и тайна, и священность, и чувство собственной важности и «исключительности», глубины и т. п. Но эта религия совсем не обязательно вера, и в этом-то вся трудность «религиозной проблемы». Люди ждут и жаждут веры – мы предлагаем им религию. И это противоречие, это несовпадение все глубже и все страшнее.
        Сосуществуют как бы две религии, во многом – с обратными знаками. Религия Христа – так сказать, «исполняющаяся» в Церкви. И религия Церкви, или, проще, религия «религии». В первой все понимается и измеряется Христом. Во второй Христос «создается», «определяется», «видится» и «слышится» только в ту меру, в какую Он сам изнутри «подчинен» религиозному чувству людей и их церковности.
        «Церковность» должна была бы освобождать. Но в теперешней её тональности она не освобождает, а порабощает, сужает, обедняет. Человек начинает интересоваться «старым» и «новым» стилем, епископскими склоками или же всякой елейностью. И духовность он начинает воспринимать как необходимость читать скверные книги, ужасающие по своей бедности и риторике, всякие брошюрки о чудесах и чудотворных иконах, всякую сомнительную «поповщину» и все время болтать на религиозные темы. Вместо того, чтобы учить его по-своему смотреть на мир и на жизнь, церковь учит его смотреть на самого себя, и это вместо того, чтобы по-новому принять самого себя и свою жизнь. В результате человек считает своим долгом натягивать на себя какой-то безличный, закопчённый, пропахший постным маслом камзол так называемого «благочестия». Вместо того, чтобы хотя бы знать, что есть радость, свет, смысл, вечность, он становится узким, раздражительным, нетерпимым и очень часто просто злым и уже даже не раскаивается в этом, ибо всё это от «церковности».
        Человек, приблизившийся к Церкви, ставший «церковным» все время напяливает на себя «узкий кафтан, не на него сшитый» и уверяет себя, что в безоговорочном принятии всего – спасение. Отсюда его воинственность, фанатизм, постоянное обличение всех и вся. Это не спокойная уверенность, рождающаяся из подлинного опыта, нет, это он себя бичует, самого себя уверяет в своей правоте и потому заранее ненавидит всякого, кто еще даже и не задал «вопроса», но может его поставить.
        Большинство людей действительно, хотя и неведомо для себя, живут скрыванием от себя реальности, и именно в этом скрывании реальности и заключатся для них основная функция религии. «В его дремоте не тревожь…». Наше «нутро» соткано из такой «дремоты» и оборачивается припадком ненависти всякий раз, когда кто-нибудь прикасается к ней.
        Налицо двойное движение: от религии к «вере», расцерковление, уход в личную религию; от «веры» к религии: к православию, кадилу и иконам. Оба движения неполноценны: в одном торжествует индивидуализм (отрицание Церкви), в другом «религия» (упрощение Церкви) и, в сущности, тоже индивидуализм.
        В первую очередь Христос «противостоит» такой религии, её затягивающей, двусмысленной, соблазнительной мути. В падшем мире самое страшное – это падшая религия. Тут все набито бесами.
        Религия – столько же от Бога, сколько и от дьявола. И нету ничего страшнее жажды власти над душами – это жажда Антихриста.
        Светлая легкость Христианства, но тяжесть Церкви. Только в Церкви можно найти полный образ Христа. Это и есть дело богословия – и больше ничего. Но его (образ Христа) одинаково заслоняют и «поп», и «богослов». Один поставил ставку (беспроигрышную) на вечную нужду человека в «священности», другой самого Христа превратил в «проблему».
        Как бы ни была Церковь больна, как бы ни огрублялась, ни обмирщалась ее жизнь, сколько бы ни торжествовало в ней «человеческое, слишком человеческое», только через нее просвечивает этот свет Царства Божия. Однако видеть его, «наслаждаться» им можно только в ту меру, в какую внутренне отрешаешься, освобождаешься от «себя» в Церкви, и это значит от «гордыни», от ее узости и тесноты.
        Не в том трагедия христианства, что Христос проповедовал Царство Божие, а явилась Церковь, нет, ибо она для того и «явилась», чтобы возвещать и являть Царство Божие, а в том, что она стала самоцелью, перестала быть явлением, то есть оторвалась от Царства Божия, и сакральность ее перестала быть эсхатологической.
        Вера в церковь подчас заменяет веру в Бога и, как следствие, просто исключает мир, тогда как церковь потому и нужна, что она не «третий» элемент между Богом и миром, а новая жизнь самого творения и этого самого мира. То есть главное искушение – обожествление церкви, Церковь – Бог. Если бы люди любили «прежде всего» Бога и ближнего, им не была бы так нужна «церковь», но они любят Церковь-в-себе. Её «триумф» есть их триумф. А Бог? (перефразируя Розанова): что же, о Боге тоже можно поговорить, но разве в нем дело?
        Все ставят на «духовность», но при этом умирает-то то, что для христианства главное: Церковь. Удивительно, но именно «духовные» начали расшатывать Церковь. Они отвергли Евхаристию как таинство Церкви. Они свели Церковь к религии, а религию к себе, и мир остался без Церкви; или, вернее, с разными ее остатками: национальными, этническими, обрядовыми и т. д.
        Зачем Церковь, зачем таинства и т. п.? Церковь меняет мир своей свободой от него, своим свидетельством о Христе. Без Церкви мир до конца стал бы идолом. По отношению к «миру сему» Церковь – необходимая «часть вместо целого». Она всегда «за всех и за вся». Каждая её молитва, каждое «аминь» – от лица мира. Она священник, и мир её приход. Только не знают этого сами христиане и все думают, что дело Церкви: «обслуживать» их духовные нужды.
        Простой вопрос о простом земном, человеческом счастье. О радости, преодолевающей страх смерти. О жизни, к которой призвал нас Бог. О том, для чего или «о чём» сияет солнце, для чего эти наши горизонты, мягкие горы, покрытые лесом, это огромное небо, блеск лучей. Почему в самой Церкви верующие не чувствуют и не хотят ни благодарения, ни радости, а хотят страха, печали, какого-то почти злорадного отвержения всего этого?
        Как ясно, что в Церкви безостановочно работает дьявол. И как ясно, что эта столь ощутимая работа дьявола есть лучшее доказательство Божественности Церкви. И вот почему так опасна «психологизация» всего, которая заливает и Церковь. Она скрывает дьявола, мешает распознать его и тем успешнее делает его работу.
        Мучительное раздражение – это то чувство, с которым «церковные» христиане, и в первую очередь духовенство, относятся к миру. Он им так очевидно мешает, и они решительно не знают, что с ним делать. Если бы его не было, как упоительно можно было бы погрузиться в «церковные дела» – то есть в то, что единственно и интересует по-настоящему «владык» и прочих «церковных» деятелей. Миряне в Церкви нужны только как оправдание церковных дел. Сами-то церковные дела эти не имеют к мирянам ни малейшего отношения.
        Церковь буквально не знает, что ей делать в мире, то есть и с миром, и с собою, и это расплата за многовековую подмену Христа «христианством». Она постепенно отождествляет себя с одним из средств в борьбе за «свободу, равенство и братство», за защиту «третьего мира», за любую «утопию», написанную на тех или иных знаменах.
        Бог никогда не оставляет Церкви, но, так сказать, и не «поощряет» её. Сила Бога в Церкви совершается только в немощи. Поэтому все внешние успехи вредны для неё. Ибо всякий такой «успех» – пища для гордыни и, в пределе, для умирания души.
        И Бог спасает Церковь от внешних успехов. Ибо при внешнем успехе она и есть только этот успех: земной, человеческий, а значит преходящий, и, главное, приводящий к гордыне. «Преуспевающая» церковь служит Антихристу.
        Вне органического православного мира Церковь воплотилась, да и не могла не воплотиться, в приход, и это значит – в организацию, с точно определенным членством, необходимостью заботиться об имуществе, с властью, административными заботами и т. д. Церковь стала организацией среди организаций, активностью среди активностей, стала тем, чем она никогда не была.
        Многое исходит из ложной предпосылки, что религия должна выражаться в чем-то «религиозном», в какой-то религиозной «деятельности», тогда как единственное подлинное выражение её – праведность и мир, радость в Духе Святом. И ничего другого не надо даже искать, ибо одно это и выражает, и являет, и действует.
        Вопрос: почему безбожник может быть так свободен и правдив, честен и по-своему милостив и почему именно этих качеств так трагически не хватает «религиозным» людям?
        Один из самых безнадежных религиозных типов – тип активиста, одержимого желанием «помогать» людям. Это почти всегда смесь гордыни и сентиментальности.
        Во всех религиозных структурах главное то, что в них нечего и некого любить, кроме какого-то отвлеченного совершенства, и при этом все нужно изучать: молитву, то же совершенство и т. п. От всего этого веет какой-то метафизической скукой.
        Каким безумным все происходящее в мире кажется из глубины молитв! Но вот почему-то «не действуют» эти молитвы, и не действуют прежде всего на тех, кто их «охраняет» в мире. Евангельские выражения «мир сей» и «не от мира сего» предельно конкретны. Молитвы не действуют буквально в ту меру, в какую Церковь или сами христиане живут и действуют по логике «мира сего», и тогда все, сказанное ими в логике «не от мира сего» (те же молитвы), не действует, совершенно нейтрализовано. Поскольку Церковь становится одним из факторов, одной из составных частей «мира сего»: политики, национализма и даже «религии» – ее подлинное «сообщение» не звучит, и это в лучшем случае, а в худшем – звучит как обман. Что такое «мир сей»: это прежде всего вера в расчет, и это всегда «логика силы».
        В самой религии нет мира и тишины; все «проблемы», все экзальтированно, и все до предела – лично.
        Больше всего поражает и сражает сила темной религиозности, власть, так легко получаемая всякими псевдомистиками, шарлатанами, самозванцами, весь этот якобы «религиозный» подход к миру. Впечатление такое, что ни от чего не отрекается человек так легко, как от ума, рассуждения, подвига проверки, трезвости и «различения духов».
        По-настоящему духовно интересен в «мире сем» только человек, только его единственность, и в ней – избранность. Только человек всегда, вечно, из начал «трансцендирует» мир сей, ибо по самой природе своей он есть «жилище двух миров». И Евангелие обращено к этому тайному, трансцендентному человеку, как к нему обращена и для него существует сама Церковь.
        Чашка кофе и гамбургер в простом кафе подлиннее, реальнее всей религиозной болтовни. Как таинство невозможно без хлеба, вина, воды, так и религия требует «мира», реального и будничного. Без него она становится неврозом, самообманом и самообольщением.
        Все мы ищем и ждем Церковь не как приход (организацию), а как общину; Церковь как любовь, Церковь как знание, Церковь как «исполнение» всего во Христе.

        Радость. Вопрос о «сокровище сердца», о том, в чем радость. Без радости и церковность, и молитва как-то безблагодатны, ибо их сила в радости. Религия стала синонимом «серьезности», несовместимой с радостью. И потому она сейчас так слаба. От неё хотят ответов, мира, смысла, а они только в радости: это её ответ, включающий в себя все ответы.

        Зло. Почему мы так ясно видим природу зла и так перед ним бессильны? Не потому ли, что совершенно не знаем, что противопоставить ему? Видеть гибель жизни, распад мира и не видеть, не знать спасения.
        Как мучительно это созерцание зла, которое так легко торжествует и в мире. «Но люди больше возлюбили тьму». Как это страшно – именно возлюбили, а не просто по слабости сдались ей. Возлюбили с радостью и участием похоть, алчность, властолюбие, придавая всему этому характер «света», который позволяет двигаться в своем «развитии», поэтому «свет, который внутри нас, это тьма».
        Пафос нашей эпохи – борьба со злом, и это при полном отсутствии видения того добра, во имя которого эта борьба ведется. Борьба становится самоцелью, а борьба как самоцель неизбежно и становится злом. Мир полон злых борцов со злом. И какая же это дьявольская карикатура!
        Зло содержится в самой идеологии, даже как в категории в её неизбежном редукционизме. Оно в необходимости для каждой идеологии всякую другую идеологию отождествлять со злом, а себя с добром и истиной, тогда как Истина и Добро всегда «трансцендентны» (запредельны по отношению к миру явлений). Идеология – это всегда идолопоклонство, и потому всякая идеология родит злодеев, хотя для большинства идеология есть зло «разумное и оправданное».
        Неверующие – Тургенев, Чехов – еще знали добро, его свет и силу. Теперь даже верующие, и, может быть, больше всего именно верующие знают только зло. Они не понимают, что, например, террористы всех мастей – это продукт вот такой именно «веры», от провозглашения борьбы – целью и содержанием жизни, от полного отсутствия сколько бы убедительного опыта добра. Террористы с этой точки зрения последовательны. Если все зло, то все и нужно разрушить…
        Ненависть во имя «правды» и «справедливости» – самая страшная из всех.

        Цивилизация. Разложение, и при том зловонное, нашей цивилизации. За абортом, гомосексуализмом и прочее теперь кровосмешение как ещё одно освобождение и расширение прав. Эта цивилизация не может выжить… Но все то, что так или иначе противостоит этому разложению, буквально поднимается на смех.
        Когда защита неправды звучит как защита правды, причем как оправданная и почти возвышенная проповедь, когда, иными словами, черное провозглашается белым и наоборот – совершается грех. И это значит – в саму ткань жизни входит и воцаряется тьма и смерть.
        …покаяние и самоограничение, но это требует духовной революции, для которой в теперешнем человеческом сознании нет решительно никаких предпосылок. Человек знает только самоутверждение и обличение чужой неправоты. Мы живем в шизофрении.
        Западный либерализм отвергает конфликт, потому что он, прежде всего, отвергает и отрицает Истину, и даже саму возможность истины. Обо всем можно «договориться» и «понять друг друга». Но в мире сталкиваются теократии – абсолюты, и трагическая ошибка Запада прежде всего в ощущении свободы как свободы от абсолюта. Парадокс христианской свободы – она от Истины. «Познайте Истину, и Истина сделает вас свободными». Человек по своей природе не желает уравнивать истину и ложь, а именно этому и учит его Запад. И потому Запад «гниет», и ложь побеждает.
        Коренная ошибка – это убежденность современного человека в том, что благодаря «технологии» (телефон и т.д.) он может «уложить» во время гораздо больше отпущенного ему, чем раньше, тогда как это невозможно. И вот он – раб своей собственной, растущей в геометрической прогрессии, «занятости».
        Запад обанкротился, и это несмотря на все технократии. Ему не к чему звать «пробуждающийся» третий, четвертый или какой еще угодно «мир». Причина этому простая: у «белого» мира никогда не было другой мечты, кроме христианства, может быть, даже лучше сказать, кроме Христа. Только вокруг Христа как средоточия-центра приобретали свой смысл и свобода, и права, и культура, и технократия и т. д. Но Запад отказался от Христа и христианства, отказался во имя им же посеянных «свободы» и т. д. Маркс, Энгельс, Фрейд – этапы этого отказа. И отказ этот – потеря души. Все стало гнить, во все вошла «смерть».
        Все болезни этой цивилизации не от «низости душ», а от отсутствия Бога.
        Интересно, сколько людей чувствуют безмерность «человеческой комедии», разыгрывающейся сейчас в мире, которую так удобно созерцать каждый вечер по телевидению, – видимо, не много. Если бы не было повсюду гибели людей, умирающих неизвестно за что, нужно было бы хохотать, решительно отказываясь принимать всерьез эту низкопробную, грубую игру всяческого рода «клоунов» (политики, президенты, банкиры), играющих с таким чувством собственной «миссии».
        Ни у кого в «свободном мире» ни одной идеи, никакого плана. Маленькие люди, маленький мир.
        «Трагизм возвышенного и спекуляция на понижение» – это формула современной цивилизации в целом, диагноз ее болезни. И это не от «низости душ», а от отсутствия Бога. Религия тоже часто, и слишком часто, бывает спекуляцией на понижение. Для цивилизации без Бога и без религии такое положение вещей становится не пороком, не дефектом, а нормой и сущностью. В ней «объяснение свыше» не может быть не заменено «объяснением снизу».
        Все в мире заняты все больше и больше только своим, и во имя своего убивают, убивают и убивают. И всюду «освобождение», «справедливость» и месть. Мир впадает в какое-то племенное состояние, а ученые-историки преспокойно применяют ко всему этому свои «законы исторического развития». В мире рушится и распадается постепенно все то, что так или иначе соединяет людей, кроме одного – национализма: кровного, слепого, дикого. Неужели никто не видит безумия, заливающего мир?
        Абсурд современной цивилизации, ее внутренний тупик заключается в том, что она миру, совершенно бессмысленному без Бога, пытается вернуть «смысл» и при этом страстно хочет смысла именно без Бога, поэтому наша цивилизация так и глупа метафизически.
        Что же делать этой цивилизации с «неумирающей» левой мечтой? Ни интеллигенция, ни «прогрессивные круги» никак не могут с ней расстаться. Несмотря на Сталина, на ГУЛАГ, на провалы социализма везде и всюду – нужно быть «левым», голосовать за левых, и, главное, ненавидеть по-настоящему только «правых» – таким образом, сформировано два идола. Только христианство одно могло бы «экзорцировать» (изгнать) оба этих идола, и то, что христиане этого не делают, то есть не придают анафеме обоих идолов и не раскрывают сущности их как идолов, есть указатель «выдыхания» христианства.
        Все в мире: любая религия, любое самое жалкое и ограниченное чувство трансцендентного – лучше, чем этот страшный, пустой, тусклый мир выбранного свободно атеизма, мир, в котором действительно человек только «напрасная страсть».
        Мировоззрение большинства людей укоренено в желании «оправдать» себя. Принципу «спасает», возрождает, исцеляет Христос сегодня противопоставляется: спасает и исцеляет «само понимание». «Увидеть» себя в свете Божием и раскаяться» заменено другим: «понять себя и исцелиться».
        У нас всё нужно для того, чтобы ничего не было нужно.
        Нет никакой охоты бороться со всеми этими глупостями цивилизации, охота подальше уйти. И, мне кажется, не от малодушия, а от сознания невозможности на этом уровне даже намекнуть на то, «во имя чего» стоило бы бороться. Намекнуть на тайную, никогда не шумную радость, на тайную, никогда не показную красоту, на смирение, на никогда само не восхваляющее себя добро. Как это совместить с безостановочно громыхающим: «Мы заявляем, мы требуем, мы протестуем»?
        Проклятие труда. Многие, если не большинство, погружены в бешеную деятельность, потому что боятся остаться лицом к лицу с жизнью, с собой, со смертью, им скучно и страшно, вот они и оглушают себя деятельностью, идеями, идеологией. Тональность всего нашего жизненного звучания – оптимистическая деятельность со зловонными испарениями страха и скуки. Без Бога «все позволено», но это «все», опять же, бездонно страшно и скучно.
        Есть какой-то испуг перед «активизмом», перед жаждой «пастырствовать», «руководить» – все это не нужно, ибо если увидит человек то, что называется радостью, или, проще, хоть чуть-чуть полюбит Христа, то все это ему не пригодится, если же нет, то все это никогда не поможет. Все начинается с чуда, а не с разговоров.
        Когда глядишь на детишек, идущих в школу, задаешься простым и банальным вопросом: в каком мире им придется жить? Вот если бы еще их заставляли читать Тургенева и Чехова! А так какой-нибудь «лидер» научит их «бороться со злом» и укажет на врага, которого нужно ненавидеть. И никто не приобщит их к знанию добра, не даст услышать «звуков небес» лермонтовского Ангела. Того звука, про который Лермонтов сказал, что он «остался без слов, но живой».
        Тупик «обычного» несчастия в том, что его жертва сама себе все может объяснить, проанализировать при помощи «психотерапевтической» терминологии. Однако именно этот анализ, это мертвое знание о живом страдании и о реальном зле и делает исцеление невозможным. Ибо исцеляться-то «некуда». А к старым, на самом деле вечным, живым и целительным символам доступ закрыла «религия».
        Условия культуры: свобода, терпимость, принципиальное «разномнение», моральная чистоплотность, уважение к личности.
        В современной музыке все сведено к ритму и все стремится к какому-то воплю. Мечта современного искусства выразить, выкричать ту «пульсацию», которая бьётся бессознательно и животно в мире и во всей жизни. Выкричать все то, что внизу и снизу, и что темно, даже не в моральном, а в «биологическом» смысле слова. Пульсация разложения, пульсация пола, безостановочная пульсация всего «органического», и именно эту пульсацию, не зная, что она – тление, думая, напротив, что она-то и есть «жизнь», хочет выразить «современная музыка». Этот страшный ритмический крик и вопль в микрофон. Тогда как делом искусства всегда, изначала была победа над тем, что в человеке снизу. И это относится не только к музыке, но и ко всему современному искусству.
        Как чувствуется в молодых людях эта постоянно нажатая педаль, неспособность к зрячей простоте, придание всему в себе огромного значения. Слова насквозь пронизаны гордыней и всегда соотносятся с внешним успехом, то есть со своим успехом, а не с успехом Божьего в себе.
        Молодость «живет», но не благодарит. А только тот, кто благодарит, знает жизнь.
        Специфические области глупости: «политика», «религия», «проблематика воспитания», «социология», «психология» – или лучше сказать, это компрессы глупости на теле человечества.
        Откуда в людях эта удивительная потребность в священном гневе, в создании Врага, а за этим – чудовищное чувство собственной праведности и самолюбование?
        Во имя Пушкина нельзя ненавидеть, резать и сажать в тюрьму: если во имя какой-либо идеологии, идеи или человека можно и хочется «резать и сажать в тюрьму», то и с идеей, и человеком все очень неблагополучно.
        И откуда это обожествление «масс»? Какое-то абстрактное и страстное желание заменить ими Бога. Только массы – «субъект истории». Почему-то массы, и именно потому, что они «массы», одни могут добиться «свободы». Свободы от чего? Свободы для чего?
        Как отвратительно глупа толпа. Все «на веру» – и это, видимо, самое существенное для понимания нашего времени. Резкий поворот от политики в обычном смысле к массовой жажде харизматического вождя. Люди верят не в то, что этот вождь говорит, а просто верят ему. Действительно, люди только и ищут того, кому они могли бы отдать ненавистную им и невыносимую свободу.
        Раскаяние (покаяние) и самоограничение, но это требует духовной революции, для которой в теперешнем человеческом сознании нет решительно никаких предпосылок. Человек знает только самоутверждение и обличение чужой неправоты. Мы живем в шизофрении.
        Йога, вегетарианство, и т. п., все во имя добра, и ни йоты смирения.
        Нельзя унывать, но неизвестно, не хуже ли уныния то отвращение, которое возникает от всего происходящего вокруг, ибо с унынием можно бороться, а как бороться с отвращением?
        Увидеть правду о прошлом можно действительно только «в Боге». А если этого нет, каждый, во-первых, видит это прошлое в свете своего «сокровища сердца», а во-вторых, путем своего «прошлого» навязывает всем свое «настоящее».
        Символ нашей эпохи – «болеутоляющее средство». Все направлено на то, чтобы «не страдать», поэтому и религию воспринимают как такое «средство» против боли.
        «Возвращение Бога» – о нем пишут все больше и больше, пишут повсюду. Казалось бы, можно и нужно только радоваться, но нет радости. «Возвращение», которое происходит, – это какая-то эмоциональная волна, псевдомистика, фанатизм, в пределе – ненависть. Ненависть к миру, ненависть к тем, кто думает иначе, сектантство, псевдостарчество, кликуши, – это в христианстве, а вне христианства – это бегство в буддизм или в какую-то тусклую мистику.
        Во всем мире ни одного призыва «горе имеем сердце», к внутренней борьбе, к свидетельству о Христе. Повсюду одна желатиновая, сахаринная «любовь», все заливающая, как приторный соус.       

        Нет меры, нет предела в возможности вживаться в полученное нами от Бога, в дарованное нам. И какая это радость: прикосновение через жизнь к вечности.

        Постоянно помнить о Боге – в этом и содержание, и цель всего, в этом жизнь.

        Жить связью, отнесенностью к Богу, прозрачностью для Бога, давшего нам жизнь, а не суету.

        Нести сквозь всю суету нерасплёсканный душевный мир, тайную радость, глубокий взор.

        Бежать от всякой власти, особенно от власти над душами человеческими – она всегда соблазн, всегда от дьявола.

       Добиваться своего отвращения к ненависти, ко всяческим «непримиримостям».

       Достигать полного и настоящего, а не показного, равнодушия к тому, что о тебе говорят.

       Чуждаться всякой моды, всякой волны, всего того, что на гребне волны.

       Освобождаться от пут мелочности: мелочности души, отношений, интересов, «забот».

       Освобождаться от этой вечной занятости своим местом в этом мире.

       Учиться вопросы поднимать на ту высоту, на которую нужно, вместо того, чтобы спускаться туда, где они неразрешимы.

       Если Бог вас никогда ничего не «лишал», то это может быть потому, что Он знает степень вашей слабости.

       Покаяние – это тоска не по «праведности», а по Богу.

       Любить, а не искать ответной любви.

       В иерархии ценностей искать ту «ценность», которая определяет местонахождение вашего сердца.

       Принимать каждый день и все в нем как дар Божий и претворять это в радость.

       Набираться глубины отрешенности, отнесенности, молитвы не словами и поклонами, а вниманием всего существа: зрением, слухом, подспудным знанием присутствия.

       Задача всей жизни: быть свидетелем (плохим, слабым – это уже другой вопрос) главного в происходящей жизни – проявленной Божественности.

       Чувствовать этот Божественный трепет во всем: в словах, в вещах, в природе, в себе – вот и вся христианская жизнь.

       Найти себя можно, только потеряв себя, а это значит – отождествить себя до конца с «призванием», с замыслом Бога о себе, но раскрываемом не в себе, а в Боге.

       И цель, и дорога – знать Его (Христа) и Им «делиться» друг с другом.

     Изложено правильно расставленными словами. По мотивам книги Саймона Тагуэла «Беседы о блаженствах»  и других созвучных источников, как всегда, с вольным цитированием, при бережном отношении к смыслам. Без какой-либо претензии на авторство.

Бог есть всё, тот, кто отрицает всё, рано или поздно становится ничем.

Введение

       Блаженства являют нам очень странного человека: он беден, тих, он плачет и вообще достаточно жалок, хотя и может почему-то мирить других. Почти никто не хочет качеств, перечисленных Иисусом. Одни брезгливо жалеют таких людей, иногда пытаясь «поправить их дела», другие – те, кто оказался в «подобном положении» – романтизируют его, уподобляясь ибсеновскому герою, которого играет плохой актер.
       Нелегко признать – «Да, я не победитель», еще труднее с этим смириться. Чаще всего мы пытаемся «что-то сделать» по этому поводу и если не «поправить дела», то хотя бы вызвать восторг. Словом, мы реагируем так, как будто нас обделили. Нам не нравится быть «хуже других», и мы пытаемся это или исправить, или хорошо использовать.
       Конечно, трудно, почти невыносимо жить, зная, что ты не силен, не победителен, не благополучен, не счастлив и тому подобное. Поэтому так трудно «жить по правде», ведь это включает и правду о себе. Мы стараемся казаться значительнее и обманываем самих себя.
       Наши добрые дела, наша набожность, наши духовные достижения опасны тем, что помогают нам составить такое представление о самих себе, которое нас удовлетворит.
       Богословы всегда знали, что Новый Завет не допускает никакого разделения на «чистеньких» и «нечистых». «Если ты чист, не превозносись над любодеем, иначе и ты нарушишь Закон, ибо Тот, кто сказал «не прелюбодействуй», Тот сказал и «не суди».
       Каждый, кто ищет способы приблизиться к Богу, непременно обретает эти способы, а Бога теряет. Духовный человек не заботится даже о духовном покое и не страдает от его недостатка. Любые ответы на вопрос «Что я могу сделать, чтобы наследовать жизнь вечную?» не нужны, они бесплодны. Чтобы превзойти «праведность фарисеев», мы должны совершенно изменить наши представления о праведности и открыть правду о себе. Основа всего – именно правда о себе, и имя ей – смирение.
       Чтобы поистине обратиться к Богу, надо «вернуться к себе», как вернулся к себе блудный сын. Человек ищет Бога повсюду и не находит, ибо Бог в нём самом, поджидает его.
       Сам же Господь избрал путь слабости. В Боге есть что-то такое, что легче выразить слабостью, чем силою, «глупостью», чем умом, бедностью, чем богатством. Дети близки к Богу не потому, что они безгрешны, а потому, что они беспомощны. Они ничего не могут «сделать» и, в отличие от состоявшегося и состоятельного человека, ничего не «заслужили». Что бы они ни получили, это подарок, дар.
        Христианин обязан учиться искусству слабости, беспомощности, неудачи как их понимают в Блаженствах. Он должен знать, что когда мы слабы и беззащитны, Бог видит нас и любит.
       Размышляя о Евангельских блаженствах, не думайте: «Это о каких-то неудачниках», – радуйтесь, если это о вас. Не старайтесь напрасно: «Надо бы им помочь», – помните, что они блаженны.

        1. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное».

       Препятствие на пути к обретению первого блаженства – наше «собственничество», и конечно, это относится не только к деньгам или имуществу. Несметное множество браков и дружб разрушено именно тем, что мы хотим владеть чем-то или кем-то. Самый верный способ поссориться с человеком – это вцепиться в него. И дружбу, и любовь можно получить только как незаслуженный, нечаянный дар. Жалеть об этом не надо, это одна из тех вещей, из-за которых прекрасен Божий мир. Падший человек утратил вкус к такой неуверенности. Он любит то, что можно крепко держать, хотя на самом деле ему это только кажется, ибо удержать ничего невозможно.
       Одни лишь нищие духом могут что-то иметь, поскольку лишь они принимают всё как подарок. Об этом, среди прочего, говорит Иисус в своей притче о талантах: человек, зарывший деньги, боится рисковать, но именно поэтому теряет всё, что ему доверено.
       Господь просит нас, чтобы мы всегда были готовы отдать то, что имеем. Только тогда оно может вернуться к нам и умножиться. Нам очень важно отучиться от желания «владеть» еще и потому, что единственное прочное обладание лежит вне всяких «владений», поэтому, пока мы играем в бесовскую игру «владения», мы никак не выйдем за пределы того мира, где можно получить лишь жалкие крохи. Только когда мы выйдем за эти пределы, мы снова научимся видеть во всём Божий дар и сможем получить в дар Царство Небесное. Христианство – не дотошная программа по самоусовершенствованию, на карту поставлена наша вечная жизнь – Божие Царство, и ради него мы должны разжать пальцы.
        Мы не должны владеть ничем, даже Богом. Если мы хотим Его обрести, мы не должны в Него вцепляться. Труднее всего из всех грехов побороть идолопоклонство. О падшем человечестве можно сказать то, что сказал Апостол об афинянах: «…по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны».
       Человеческие стремления искажены, но не уничтожены, и в число «неуничтоженных» входит и стремление к Богу. Сколько бы человек ни старался, он не изгонит Бога из своей жизни: «какой-то» бог нужен ему. Но пока он не разучится «владеть», он примет лишь такого бога, которым можно владеть как предметом.
       Однако Бог не предмет. Всякий бог, который стал «моим» – бог ложный. Бесконечность Божьего бытия нельзя «иметь», нельзя «держать», как нельзя удержать ураган рыбацкой сетью.
       Сам Бог непрестанно отдает Себя, лица Троицы отдают Себя друг другу, и человек, образ и подобие Божие, может сохранить душу, лишь «отдавая» ее, делая что-то «от её лица». Согласно одному из толкований, образ Божий – «мужчина и женщина» вместе: они отдают себя друг другу. В этом, несомненно, есть правда. Как бы ни понимать образ Божий, в него входит отдание себя другим.
       Проблема совсем не в том, что само по себе стремление к эмоциональной, интеллектуальной или физической «зажиточности» обличает в нас жадность, нет, причина почти прямо противоположна. Цепляться за частичные блага – это попросту мелко. Мамаша у Льюиса говорит: «Мне нужно так мало, только хороших гренок…» – это бесовское смирение опасней гордыни. Отец благоволил дать нам Царство, всем остальным, если нужно, надо жертвовать, не потому, что этого слишком много для нас, а потому, что этого для нас слишком мало.
       Если мы слишком сильно печемся о нашем спасении, мы рискуем его потерять. Если мы жадно собираем духовные сокровища, то не сможем принять в дар Царства Божия. Конечно, это касается и чувств, и достояний ума. Мы должны легко отдавать их, чтобы жить в истинном смысле этого слова.
       Самый верный путь к утрате радости – стараться быть бодрым и веселым любой ценой, а самый верный способ сойти с ума – трястись над своей психикой. Во всём, что хоть чего-то стоит, есть некая легкость, риск, легкомыслие.
       Блаженны нищие духом, то есть те, кто отрешился от духа «владения». Их есть Царство Небесное, ибо они потеряли всё «свое» и научились просто отдавать и просто принимать, а значит, просто быть, в чём и уподобились Богу.

        2. «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

        Первая заповедь блаженства говорит нам, что мир неверно понимает сам факт обладания, вторая – что мир неверно судит о деятельности и эффективности. Быть может, именно потому блаженны те, которые не способны ничего «добиваться».
        И впрямь, есть что-то сомнительное в попытках «добиваться». Человек создан по образу и подобию Божию, и деятельность его должна быть подобна деятельности Бога. Бог же не хлопочет, не устраивает, Он просто делает, а это совсем иное.
        Наша воля может удовлетвориться только всей благодатью Божьей, если же мы хлопочем о чём-то, что-то «устраиваем», результаты наших действий на удивление ничтожны. Конечной нашей цели – Бога – таким путем не достигнешь.
        Землю наследуют кроткие, беззащитные, неумелые, потому что Божию землю, землю истинную, иначе не получишь. Она, по слову Евангелия, наследство, а чтобы получить наследство, надо, чтобы кто-то умер, больше ничего. Для нас, христиан, умирает мнимый мир суеты и неправды, греха и расчета.
        Сотворение мира «ничуть не нужно», это, если хотите, «игра ума», игра очень тесно связана с делом творения: «…роза цветет, потому что цветет». Если мы хотим действовать как Бог, мы должны полюбить действие ради действия, неразумную игру. Мы должны принять действие не как средство, а как цель. Когда человек с удовольствием пьет какао, или играет в крокет, или разбирает марки, он проявляет какую-то невинность, какое-то смирение. Если он искренне и бескорыстно наслаждается чем бы то ни было, он тем самым защищает себя от самых тонких наших искушений.
        Все мы нередко удивляемся, что больше всего дают результаты не наши разумные действия, а что-то совсем другое. На жизнь человеческую часто влияют слова случайные, которые никто толком не понял или не расслышал, а рассчитанные наперед «средства» приводят к каким-то нелепым, если не смешным, последствиям.
        Это должно бы открыть нам глаза на очень важную истину: нельзя составить путеводитель в Царство Божие, это вам не Лондон и не Нью-Йорк. Мы можем полагать, что Лондон «находится» на пути к Царству, и стремиться туда, но нет никаких оснований считать, что мы правы. Каков наш правильный путь, знает только Бог, и то, что нам кажется ошибками, может оказаться необходимыми ступенями Его великого замысла.
        Если мы действительно это поймём и этим проникнемся, то наша жизнь значительно упростится. Разочарования приходят, потому что мы чего-то очень сильно хотели, но стоило ли этого сильно хотеть? Что бы мы ни делали, мы похожи на человека, который сажает в саду семечки неизвестного растения.
        Нам очень хочется достигнуть Царствия методами мира сего, но такие попытки все до единой перечеркнуты Крестом: «Не противься злому». Для плохих людей нет будущего, поэтому нам не надо вмешиваться в их судьбы, как не надо торопить умирание травы, которая еще не завяла. Ярость и борьба с ними – неверный ответ. Господь поступает иначе – Он «посмеивается». В сущности, плохих людей нелепо принимать всерьез. Как бы они ни пыжились, сколько бы о себе ни мнили, у них нет ничего впереди. Гневаясь на них или гневаясь, борясь с ними, мы придаем им больше значения, чем следует; у зла будет ровно столько реальности, сколько мы ему отпустим. Мы делаем его реальней, откликаясь на него. И у греха нет отдельного «способа бытия», и его нельзя принимать во внимание. Суетливые попытки от него оградиться придают ему большую реальность, чем у него есть.
        Главное – утешиться Господом, предать Ему свой путь, остальное приложится в свое, то есть в Божье, время: именно время, а не земная сила, на стороне праведного.
        Нельзя молиться явно и действовать явно. Бог не действует явно – это входит в давнюю и долгую традицию, – Бог действует тихо, незаметно, без шума и суеты. Такое учение бросает свет на еще одну грань того почти неуловимого качества, которое названо кротостью. Все наши хлопоты о благополучии, обретении влияния, власти происходят от нашей неполноты, тогда как Бог, который «действует тихо», действует как раз от полноты бытия.
        Блаженство, обещанное кротким, призывает нас отрешиться от деловитости, свойственной миру неполноты, чтобы жить в тишине и незаметности полного Божьего присутствия.
        Такой «отказ от соревнований» обходится недешево. Образец наш – Иисус на кресте. Его помогут понять не сентиментальные оптимисты из душеспасительных книжек, а, скорее, великие трагические герои: Агамемнон, Эдип, Гамлет – все они в ловушке… Это часто бывает с человеком. Жизнь мира сего – ловушка. Снова и снова мы оказываемся в безвыходном положении.
        Сколько бы мы ни мечтали, что всё «прекрасно устроится», нам приходится жить в ловушке прежних своих ошибок, чужих грехов, дурных социальных систем. Ощущение беспомощности – одна из самых тяжких психологических проблем нашей эпохи, легко приводящая к полному отчаянию.
        Евангелие дает на это суровый, но единственно реальный ответ. Оно говорит, что только приняв «ловушку», мы можем изменить хоть что-то. Не надо суетиться, не надо рваться на волю, надо нести «крест беспомощности», как нес его Спаситель, чтобы обрести истинную силу для жизни, более приличествующую образу и подобию Бога.
        Все наши хлопоты и метания только увеличивают суету падшего мира, тишина же, «тихость» дает Богу возможность действовать. Это тайна Его ненавязчивого присутствия; кроткие к такой тайне причастны.
        Вспомним о том, как часто мы не понимаем событий и действий. К примеру, мы думаем, беседуя с кем-то: «я с ним беседую», или «я даю ему ценный совет», или «я ему помогаю», или «я решаю его проблемы». На самом же деле всё совсем не так. Быть может, Бог попустил беседу по другим причинам: «я должен вогнать собеседника в сон, чтобы он отдохнул», или «я должен отвлечь его звуком голоса», или, наконец, «я должен разозлить его так, чтобы он понял, какой соблазн в такой момент испытывает убийца». Нам настолько мало известен Божий замысел, что просто глупо печься о нашей собственной цели. Зато действия наши, если это понять, становятся гораздо проще, то есть если от наших хлопот ничего не зависит, мы можем стать много спокойнее.
        Если принять это всерьез, для нас уже не будет несчастий, так как несчастье, как правило, противопоставлено какой-нибудь надежде или какому-нибудь желанию. С другой стороны, для нас не будет достижений и успехов. Мы не можем всерьез разделять нашу жизнь на «удачи» и «неудачи». Наше дело иное: предавать себя творящей и спасающей силе Божией, то есть, по сути, Божьей воле. Ни в коем случае нельзя думать, что Он как бы «подстегивает», стремясь наказать нас за тот или иной проступок. Он трудится, создавая, а не уничтожая нас, поэтому с богословской точки зрения правильней смотреть на жизнь с надеждой, чем со страхом. Даже то, что удаляет нас от спасения, Бог может и хочет использовать нам во благо. Самое страшное зло – это убийство, то есть смерть Иисуса, является сердцевиной нашей надежды. Именно так использует Господь наши грехи и страдания, так должны воспринимать их и мы сами.
        Как жаль, что помогая людям, мы стараемся «решать их проблемы»! Это почти неизбежно приводит к тому, что мы наклеиваем ярлыки абстракций на неповторимые ситуации.
        На самом же деле мы должны не решать, не ставить диагноз, не наклеивать ярлыки, а узнавать или, точнее, познавать! Познавать, как первый человек, каждое существо, каждую ситуацию в их совершенной неповторимости.
        Это не значит, что мы не вправе менять мир. Порою именно такая обязанность проистекает из послушания Богу. Но непременно нужно помнить, как велик зазор между нашими усилиями и результатами. Всё, чего бы мы ни добились в жизни, только сырье, или, если хотите, условный набросок блаженства.
        Если мы сумеем это понять, нам покажется просто смешным мирской взгляд на жизнь. Поистине глупо добиваться успехов и влияния, печься о многом. С Божиим замыслом связано лишь то, что мы действительно делаем. Существенно не гнаться за своими целями, а делать то, что делаешь, так сказать, «в промысле Божием».
        Такова наша кротость, о которой говорит наша заповедь. Это нравственная, духовная позиция, которая начинается с беспомощности, столь естественной для земного удела, а завершается соработничеством Богу. Кроткие блаженны, поэтому мы должны помнить, что позиция эта лучше и радостней, а не хуже и несчастней других.
        Наш мир – не мир полноты, а мир недостатка. Человек пал, он не в раю. Но падшим людям кажется, что они знают, как в этом мире управляться. Такое знание – ложь, и идет от «отца лжи».
        Вот почему так необходимы вера и надежда. Они отучают нас от мнимого знания себя и мира и учат ждать полноты, которую дает только Бог. Благодаря вере мы смотрим на мир глазами Божьей правды и потому способны противостоять давлению «видимого». Надежда же дает нам силу ждать, пока Бог не уладит все по-своему, благодаря ей мы свободны от стремления к немедленным результатам и от «разумного» желания рассчитывать все наперед. Эти добродетели – вера и надежда – выводят нас из мира, где правит в лучшем случае людская фантазия, в истинный и сокровенный мир Божьих действий. Живущий верой и надеждой пребывает в пустоте, в которой творит Бог.
        Первые два блаженства как бы негативны, они удерживают «прибой» властности и деловитости. Благодаря им и создается пустота, в которой Бог «переделывает» нас.
        Однако чистая пустота, по притче Господней, очень опасна: «она привлекает бесов, которые хуже прежних»; заполнить ее должна любовь. Конечно, главное для Него – создать в нас любовь, только эта добродетель делает нас совершенными. Но в земной жизни она не расцветет без веры и без надежды. С верой и надеждой связаны два первых блаженства, они создают место для любви, с которой связаны шесть остальных.

        3. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся».

        Блаженство плачущих предостерегает нас против дурной отрешенности, говорящей: «У меня ничего нет, я ничего не могу, но что с того? Мне это безразлично». Тот, кому безразлично, не заплачет, а потому и не обретет блаженства.
        Оно обещано именно тем, кто не только «тих и беззащитен», но и доступен страданию. Это исключает для христианина какую бы то ни было «эмоциональную тупость».
        Иисус связал с этим блаженством не просто чувства, а именно «отрицательные эмоции». Он благословил те мучительные и унизительные куски нашей жизни, когда мы слишком несчастны, чтобы выполнить требования неумолимого мира, и даже церковные люди сурово укоряют нас, когда мы идем на поводу у призывов к ханжеской бодрости и всеобъемлющей радости.
        Несмотря на все призывы, христианин не вправе радоваться любой ценой. Блаженство плачущих должно поддерживать нас, когда мы несчастливы, и защитить нас от покровительственных советов «бодриться». Апостол говорил не «подбодрите плачущих», а «плачьте с плачущими».
        Невредно подумать о том, что же такое христианская радость. Утешая страдающих, мы часто объясняем им, что «вера велит больше радоваться», – может быть, нам просто легче самим, когда наш подопечный спокоен? Ведь плачущие очень тяжелы, они мешают нам, раздражают. Больные, страдающие, умирающие нарушают один из самых строгих запретов нашего общества. Что если напоминания о «христианской радости» – это только благочестивый вариант этого запрета?
        Заметим, что радоваться умеет лишь тот, кто умеет плакать. Радость нельзя сохранить, убегая от страданий. Тот, кто постоянно боится несчастья, не будет счастливым. Глуповатый гедонизм многих наших современников не дает ничего, кроме досады, а наш вольнодумный век, гоняющийся за наслаждением, порождает необычайно много несчастливых, неспособных к чувству невротиков.
        Как это ни странно, в наше бесчувственное время слова о блаженстве плачущих даже важнее, чем призыв к радости, ибо радость обрести невозможно, если всеми доступными способами бегать от страдания.
        Христианское страдание очень тонко и никак не связано с презрением, пренебрежением или осуждением. Существует страдание, которое утешиться не может. Более того, некоторые предпочитают растравлять свою боль – это не христианский путь. Нам достался тягчайший, но и блаженный удел – мы должны страдать честно, не обращая страданий в себялюбивую усладу.
        Боль, благословленная Спасителем, не презирает утешения, но нам известно, что утешить истинно может один лишь Бог. Таким образом, эта боль и её утешение неразрывно связаны с радостью во Христе, но она, эта боль, не «облегчена» ничем, не условна, а очень мучительна.
        Иногда считают, что нужно различать страдание как плод греха и страдание искупительное. Те, кто так думает, делают вывод, что в этой, земной, жизни можно избавиться от тех страданий, которые мы «заслужили». Это чистый вздор. Всякое страдание взял на себя распятый Иисус, и большая часть каждого из наших крестов проистекает не от чужих грехов, а от наших собственных. Наш крест – это мы сами, и нет никаких оснований считать, что в этой жизни мы избавимся от собственного бремени. Конечно, Господь облегчает нам бремя, но не снимает его. Только после воскресения мертвых «тела» наши будут способны к счастью. Тем самым мы никак не вправе презирать ни свое, ни чужое страдание. Напротив, мы должны его почитать.
        Блаженство плачущих также связано и с даром ведения или знания. Это верно: тот, кто знает правду о человеческой жизни, не может презирать плачущего.
        Относится это и к правде о самом себе, то есть к покаянию. Очень может быть, что у Матфея «плачущие» значит «кающиеся». Такие слезы прольет лишь тот, кто честно смотрит на самого себя.
        Мы должны знать, где мы есть, если хотим оттуда выйти. Человек занимает в мироздании особое место, он не только «тварь», он соработник Божий: «каждый сам рождает себя».
        Точно так же каждый участвует в своем спасении. Конечно, мы не можем спастись без Божией помощи. Но с нами, людьми, Бог трудится не Один, Он ждет от нас соучастия. «…со страхом и трепетом совершайте свое спасение, потому что Бог дает вам и хотение, и действие по Своему благоволению».
        Вместе с тем, люди созданы так, что они тесно связаны друг с другом, это знает даже биология. Каждый из нас созидает другого, и в падшем мире каждый другого и губит. Дело искупления не терпит разобщенности, каким бы разумным ни казалось стремление всех отделиться. Писание ясно говорит: «Носите бремена друг друга».
        Если мы хотим увидеть человека как он есть, мы должны посмотреть на страдающего Иисуса: вот как мы беспомощны, истерзаны, измучены, мало того, вот как мы терзаем и мучаем других. Именно мы несем в себе ту злобу, ту жестокость, ту бесстыдную глумливость, от которой страдал Спаситель. Как тут не заплакать?
        Пример Иисуса очень важен. Мы не должны думать о том, что Он был как бы лучше защищен, ибо мог вызвать легион ангелов, – Он их не вызвал. Он переносил человеческое горе, черпая силу лишь из человеческих источников, и Новый Завет ясно говорит нам, что Он очень страдал. Знал Он и тот душевный слом, который связан с сильной физической болью, и были минуты, когда Он познал самое страшное страдание – чувство, что всё совершенно бесцельно.
        Христианин знает, что Иисус прожил все его муки и тем самым соединил их с муками всех других людей. Личное страдание через Иисуса становится «страданием вместе с другими», а это уже сострадание.
        Через это можно понять, почему блаженство плачущих связано ещё и с милосердием. Обычно страдающий человек становится эгоистичней, тот же, кто через Иисуса сострадает всем, пробивает стену самости и эгоизма. Быть может, горе христианина горше, чем у всех остальных, ибо он осознанно лишает себя такой отдушины, как злоба, зато он таким образом причащается к тайне Божией любви. Именно поэтому в глубине мрака скорби пробуждается надежда. Такое страдание чисто, беспримесно и беспомощно, однако только тот, кто испытал его, может знать, что Господь «творит всё, что хочет».
        И если возвращаться к контексту христианской радости, то блаженство плачущих можно смело свести именно к надежде, не к оптимизму – его нет, – а к убежденности в любви и силе Божией. Плачущие – блаженны, ибо они утешатся.

        4. «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся».

        Мы видели на примере предыдущей заповеди («плачущих»), что дело искупления не требует от нас, чтобы мы изничтожили наши чувства. Точно так же не требует оно, чтобы мы подавили наши физические потребности. И то и другое надо не уничтожить, а выправить. Надо обуздывать не потому, что они слишком велики, а потому, что они неверны.
        Стремление очередной раз поесть, как правило, не связано с голодом. Это наше мечтание, а не голод, и диктует его мозг, а не желудок. Несомненно, мозгу здесь делать нечего. Голод должен принадлежать не воображению, а животу.
        Одна из добрых сторон такого возвращения к простоте в том, что мы должны ощутить, как мы зависимы. Когда мы слишком благополучны (в любом смысле слова), нам может показаться, что многое, если не всё, зависит от нас, а это большой соблазн для падшего человека. На самом деле мы зависим буквально от всего, и вера наша не станет реалистичной, пока мы этого не признаем. Конечно, в первую очередь мы зависим от Бога, но мало того, мы зависим от «тварного» мира, такими Бог нас создал. Можно освободиться от некоторых не очень нужных связей, но очень опасно думать, что ты свободен от связей нерасторжимых, без которых человека просто нет.
        Для духовной жизни необходимо реалистически видеть, что такое человек, не прикрывая этого благочестием. Человек должен научиться правильному ответу на главные человеческие нужды: голод, жажду, усталость, ибо только на этой основе может строиться духовная работа и может стоять молитва. Если он попытается эти нужды обойти, его духовная жизнь будет чистой фантазией.
        Божий мир – странное место, потребностей у нас много, и, не научившись ценить простое, мы вообще ничего не сможем оценить.
        Сколько можно есть, а сколько говорить, спать или развлекаться? На этот вопрос нет ответа, потому что спрашивать надо иначе: сколько нужно созерцать Бога? Ответ: сколько можешь, всё прочее приложится, то есть встанет на свое место. Тогда ответом на вопросы, сколько спать, сколько пить, есть, говорить, будет: «Бери, что можешь взять!».
        Обуздывать желания надо только потому, что они мешают стремиться к Богу. Но это «временная мера». Идеал для нас не укрощение желаний, а удовлетворение их, если они подчинены исканию Божьего Царства. Мы часто говорим о борьбе со всякими желаниями, словно желать можно только греха. Говоря строго, желать греха невозможно. Тяга к тому или иному греху есть не что иное, как искаженная тяга к истинной ценности. Иногда кажется, что мы были бы счастливей, если бы перестали «стараться» и «предались наслаждениям». Это чистая мнимость. Грех утоления не знает. Более того, тяга к добру гораздо основательнее и даже сильнее. Этой тяге мы и должны следовать, именно тяге, а не ощущению, что мы добра достигли. Многие из нас к часу смерти только начнут выздоравливать, но суть не в том, суть в направлении. Лучше выздороветь хоть когда-нибудь, чем убивать себя, не замечая болезни.
        Блаженство алчущих не обещает им «минимального рациона», они не просто удовлетворят голод, они насытятся. А это, по-видимому, значит, что они получат много хороших вещей. «Ни одно истинное желание не сотворено всуе», однако такое насыщение вряд ли возможно в мире этом.
        Всех, даже должных желаний, этому миру не удовлетворить. Что же, пытаться изменить его так, чтобы он удовлетворил их? Эта дорога перекрыта блаженством кротких. Принять, как стоики, его ущербность и хотеть лишь того, что у нас есть? И эта дорога перекрыта блаженством плачущих. Мы должны сохранять стремление к лучшему миру, но не печься и не суетиться о том, что еще недостижимо.
        Пленительные мирские блага, к которым мы так стремимся, не настолько весомы и постоянны, чтобы дать нам блаженство. Это не значит, что надо отказаться от них, нет, надо придать им весомость и постоянство, поставив во главу угла не их, но главную нашу цель – движение к Богу. Тогда они найдут свое настоящее место.
        Стремление к Богу, стремление к Божиему Царству не удовлетворишь ни телевизором, ни привязанностью к кому-то, ни «религиозной жизнью». Что бы мы ни ставили взамен его, мы обнаружим раньше или позже, что, как блудный сын, питались желудями, и нам придется вспомнить об истинном нашем доме и об Отчей любви.
        Блаженны те, кто начал жаждать и искать правды, хотя они будут страдать, ибо в земной жизни ничто меньшее их уже не насытит. Сейчас мы должны учиться правильным желаниям. Бессмысленно просить у Бога каплю воды. Он может нам дать только все, и не меньше. Бессмысленно и говорить, что «всё» это нам чересчур много. Да, много, но мы для этого созданы. Мы сами слишком велики для себя.
        Утешения, которые Бог посылает нам, готовят нас к полному благу. Утешения и Богооставленность чередуются в нашей жизни, чтобы мы не забыли, где наш истинный дом, и не приняли путешествия за возвращение домой.
        Нельзя славить Бога, презирая сотворенное Им. Нам приходится обуздывать глупые стремления, которые помешали бы тяге к Царству, но главное, обрести высшую способность: говорить желанию «да», а не «нет». Духовные и естественные радости дают нам предощущение рая. Именно так их надо принимать, за это ценить, не забывая при этом, что получим-то мы неизмеримо больше.
        Наш удивительный удел в этом мире – сохранять желания живыми, чтобы в конце концов мы могли «насытиться». Скаредность не приучит нас к раю – нетерпение и жадность мешают обретению «всего», и не потому, что разрушают предмет наших желаний, а потому, что препятствуют конечной радости.
        Блаженны те, кто согласился ждать и алкать, отказавшись от мнимого обладания. Поистине, только таких и можно насытить. Их стремление к Богу, их любовь выходит за пределы земной жизни, но даже их земная жизнь блаженна и полна, хотя им ведомо блаженство плачущих.

        5. «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут».

        Если мы увидели Божию правду и возжаждали ее, если мы плачем о мире, где ее так мало, то мы естественно ощутим негодование и гнев. Гнев – это искушение тех, кто видит ясно. Можно ли вынести, что Божий мир столь безобразно испорчен слабостью и злобой человека? Чем пыльче стремимся мы к правде Царства Божьего, тем труднее нам смотреть на мирское зло. «Ужас овладевает мною при виде нечестивых, оставляющих закон Твой».
        Именно к этой естественной реакции обращено наше блаженство – Блаженны милостивые. Стремление к правде не должно делать нас жесткими и жестокими.
        Иногда считают, что существует некий особый, «праведный» гнев. На самом деле, всякий гнев праведен и всякий неправеден. «Гнев человека не творит правды Божией». Негодование проистекает из искренней тяги к правде, но «гнев человека» к правде не приводит, он неверен тактически. Такой гнев приближает нас не к Божией правде, а в лучшем случае к мнимой человеческой справедливости.
        Однако повторим: чем истинней человек видит, тем сильнее он жаждет правды, тем больше у него причин гневаться. Ему очень трудно отказаться от гнева, счесть его греховным или бесплодным. Того, кто жаждет Божией правды, не успокоишь оптимистическими советами.
        Обычно мы исходим из того, что гнев наш основан на зле, лежащем где-то вне нас, но если идти по этой дороге, бороться с каким-то «внешним» злом, мы только породим новое зло, отражающее нашу греховность.
        Иисус назвал блаженными кротких именно за то, что они не пытаются «навести порядок», понимая: такие попытки просто заменят один тип зла другим. Гнев, призывающий нас к действию, вовлекает нас в дела, которые просто не могут привести к правде. Блаженство жаждущих правды сулит не такое насыщение.
        Согласно христианской аскетической традиции, бессмысленно и бесплодно тратить гнев на других. Его надо обращать на «бесов», а не на людей, и прежде всего на «бесов» в самих себе. Отрицая «мир сей», мы не вправе отрицать ни одного человека. Обоюдоострый меч Слова разделяет не отдельных людей, а всех людей, взятых вместе, от зловонной неправды, в которой мы томимся. Он отделяет человека от греха, а не от ближнего. Милость не в том, чтобы потворствовать злу или искать ему оправдания, она – единственно здравая реакция на зло, и только она позволяет прямо смотреть на него, ибо знает большую силу – Слово Божие.
        Гнев человека плох тем, что он неправильно отвечает на правильный вопрос. Он отвечает неполно, противопоставляя некое «я» всем другим и некую часть этого «я» – другим частям. Господь же творит целостно. На первый взгляд, это трудно примирить с тем, что возможна и вечная гибель: да, она возможна, но это не значит, что есть повод отбросить «домостроительство» своего спасения. Ни богословие, ни философия не разрешают нам представлять себе, что рай и ад как бы соседствуют друг с другом, причем каждый из них свидетельствует о неудаче своего соседа.
        Блаженный милостивый провидит целостность Царствия. Он не может обречь на гибель ни одной его части (даже падшей), как не может Бог ненавидеть ни одну Свою тварь. Слова «Бог спасет» и «Бог осуждает» не параллельны, они просто не могут стоять рядом. Бог не осуждает и не судит. Суд – не действие Божие, суд – это божественный вывод о том, что некоторые люди сами предпочли тьму. В Боге же всё – свет! Слово Господне «не судите» непреложно и окончательно. Исключений из него нет!
        Отсюда следует, что нам надо видеть человечество лишь в его целостности, не разделяя людей на хороших и плохих и даже на худших и лучших. Все мы грешны, все нуждаемся в истине. Не пытайтесь снискать милость только для «своих».
        Когда мы увидим мир так, негодование наше станет иным. Нас уже не будет «злить» то или иное зло, мы просто не сможем принять ничего, кроме замышлённого Богом совершенства.
        Такое неприятие и можно назвать «праведным гневом». Тот, кто гневается праведно, отказывается участвовать в делах падшего мира, хотя и сам является его частью. Простая человеческая злость – это один из симптомов нашей общей нашей греховности. Когда нам трудно быть добрыми с теми, кто нас обидел, это говорит лишь об одном: и мы, и они опутаны сетями мирской неправды. Бывает и так, что мы не можем жить в одном доме, даже в одной стране с кем-нибудь из братьев, и наша боль, и несправедливость обидчика — лишь знаки того, что мир еще во зле лежит, а потому не только обидчик, но и мы нуждаемся в милости. Грех разделил нас, а нам противно разделение. Надежда наша в зачатках нового творения, хотя очень часто нам виден лишь холодный и немощный мир греха. Но хотя бы в этой надежде нет разделения и ссоры.
        «Прощать» не значит начать «хорошо относиться к обидчику», наши чувства к кому-то зависят исключительно от нашего душевного склада (чем мы чувствительнее, тем менее вероятно, что сможем побороть свою боль от обиды). Прощение в ином – оно в том, что мы отказываемся жить в царстве ссор и разделений. Прощающий ищет и жаждет целостности. Он не хочет и не может списать кого-то со счета и вычеркнуть его из числа ближних, и хотя получается, что его сострадание и милость зиждется на неприятии чего-то в этом мире, в любом другом случае, в адрес конкретного человека, они окажутся непрочными сантиментами. Очень хорошо пожалеть кого-нибудь, но милость, названная блаженной, идет дальше, и только на этом уровне наши естественные чувства обретут полноту и целомудрие. Мягкосердечие может стоять на разных основаниях, у милосердия одно основание – Бог.
        Именно так Бог и прощает. Он не говорит: «Ну что же, ты человек неплохой, ну ошибся, дам-ка Я тебе еще раз попробовать», – прощение безрассудно, оно изливается и на тех, кто не станет лучше. Ему нужно одно: чтобы тот, кого прощают, мог это принять. Единственный непростительный грех – грех непринятия прощения.
        Как надо прощение давать, так надо его и принимать. Мы не должны думать, что Бог нас прощает потому, что мы этого заслужили. Если мы ищем в себе такие «причины» для прощения, это значит, что нам нужно не прощение, а признание. Если нам нужно прощение, нам придется принять и то общество, в котором мы пребываем. Когда «они» тебя приняли, а значит, простили, тебе не стоит презрительно смотреть на своих собратьев.

        6. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».

        Это блаженство говорит о сердце не как о вместилище чувств, а как об источнике всех наших действий и желаний. «Блаженны чистые сердцем» можно перевести примерно так: «Блаженны те, в ком чист источник жизни» или «принцип существования».
        Иисус очень настаивает на том, что нравственность, которой Он учит, относится именно к сердцу. Никакая внешняя праведность Его не удовлетворяет. Ему безразлично, что мы «хорошо себя ведем», и Его не восхищает внешняя чистота, которую он видит у фарисеев. Если «сердце наше дурно», значит, мы нечисты, как бы тщательно мы ни мыли руки. Надо «обратить глаза в душу» и очистить источник наших действий.
        В этом смысле имеет большое значение, «как» мы действуем, не подумав. По сути, не так уж важно, что мы сделаем по здравому размышлению, важно, что мы делаем, не думая, скажем, если нас внезапно разбудить. Только это покажет правильно, какие мы на самом деле.
        Если кто-нибудь нас обижает, и наша первая реакция – злоба, неважно, как мы поступим потом. Вечность может «застать» нас раньше этого «потом», поэтому мы должны очистить сам источник наших реакций.
        Западный человек высоко ценит свою индивидуальность, и это нередко заводит его в тупик. Он не уверен в ней, он пытается ее утвердить, то и дело в ней сомневаясь. Восточные религии, напротив, стремятся ее рассосать, особенно буддизм с его учением о «не-я». Христианство же утверждает и «я», и «не-я». Достоинство человеческое в том, что человек – источник своих действий, так же как Бог – источник Своих, в этом смысле наша свобода есть тварный образ свободы Божией. Но существует она лишь постольку, поскольку укоренена в Боге, то есть истинный источник того, что «я – это я» – только Бог. Бог глубже во мне, чем я сам. Бог – «сердце» нашего сердца.
        Это значит, что в самой сердцевине нашей жизни сокрыта тайна. И мы не можем уловить сущность наших душ. Чистые сердцем знают, что сердце их – в тайне Божией, и потому не стремятся считать источником своей жизни самих себя.
        Чистые сердцем – это те, чья жизнь, чьи действия и мысли идут из сокровенной глубины. Их сердце не просто создано Богом и как бы «брошено на их произвол», оно постоянно обновляется и всегда новой жизнью.
        Чистота сердца – это не только и не столько наше «внутреннее дело», нашу истинную сердцевину дает нам Бог, живущий в нас, а наша задача – дать этой «сердцевине» проявиться. «Не я живу, – говорит Апостол, – но живет во мне Иисус», – лишь потому, что Он живет во мне, я и могу назвать себя «я».
        Если мы сможем очистить этот источник и позволим Богу воссоздать нас из Его сокровенной глубины, мы будем иначе жить и иначе видеть. Кто как живет, тот так и видит, и наоборот: кто как видит, тот так и живет. Если мир для вас мрачен, и жить вы будете невесело, если же наша жизнь укоренена в Боге, то мы увидим мир, как видит его Бог. А Бог, в определенном смысле слова, видит только Бога. Нельзя считать, что у него два зрения, одно для Себя, одно для «твари». Он видит всё тварное в вечном и светоносном видении Себя Самого, потому Он и может сказать, что всё «хорошо весьма».
        Когда сердце наше чисто, мы тоже увидим Бога. «Для чистых всё чисто». Чистые сердцем не видят зла в том же смысле, в каком не видит его и Бог. Куда бы они ни посмотрели, они видят Бога, неистощимого и по-разному являющего Себя.
        Христианские богословы всегда учили и учат, что первый плод чистоты сердца – умение видеть мир. Красоту и величие Бога сумеет увидеть лишь тот, кто видит красоту и величие «твари».
        Чистота сердца просветляет взор так, что мы смиренно видим Божие в грешнике сквозь все его грехи. Более того: мы его жалеем, понимая, что грехи эти приносят ему намного больше зла, чем кому бы то ни было. Именно поэтому грех должен вызывать сострадание, а не гнев.
        Можно пойти и дальше и увидеть, что всякое зло – лишь искаженное добро. Желания сексуального маньяка неверны и порочны, но и он ищет какого-то смутного подобия истинной любви. Даже человек, стремящийся к самой гнусной жизни, стремится именно к жизни и только к жизни. Чистый сердцем увидит в любом зле то добро, которое оно исказило.
        Глупо думать, что неба лучше всего достигнуть с повязкой на глазах. Иногда, по слабости, мы вправе чего-нибудь не видеть, но как жизненная философия это не годится. Мы не увидим Бога яснее, если сузим поле зрения.
        Чистота сердца проясняет взор. Она прямо противоположна цинизму и мирскому здравомыслию.
        Циник «видит насквозь» всё доброе и благое и находит за ним мерзость, а чистый сердцем видит насквозь зло и находит за ним Бога.
        Очень легко и очень удобно думать, что зло – такая же независимая сила, как добро. Однако это неверно. У зла нет собственного бытия. За добром стоит всё – стоит Бог, – за злом не стоит ничего. Если мы проникнем в середину того, что являет себя как зло, единственное, что мы «увидим» там, будет добром, ничего другого там быть не может. И именно поэтому любое зло несет в себе потенциал самоуничтожения.
        Если мы очистим источник жизни в нас, мы сможем в любом положении видеть Сущее, то есть Бога. Чистый сердцем находит в себе силу посмотреть прямо на что угодно и сказать: «Здесь тоже Бог». «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его».
        Традиция отцов-пустынников полагает, что духовно зрелый монах не бежит искушений, но борется с ними. Избегая зла любой ценой, мы теряем силу добра.
        Если мы хотим такой чистоты сердца, которая даст нам силу ясного видения, мы должны не страшиться врагов, а принимать на себя их бремя. Стараясь быть хорошим, станешь не нравственным гением, а чистоплюем. Нравственная жизнь – это всегда сложная диалектика добра и зла. В этом мире можно стать совершенным, если ты готов нести крест несовершенства.
        Если мы забудем об этом, то обретем такую «веру» и такую «нравственность», которые будут просто невыносимы для истинно верующего, нравственного и духовного человека. Нравственность, слишком хорошо приспособленная к требованиям «мира сего», лишена той запредельности, которая только и может поистине тронуть сердце, и наша «праведность» в этом случае оказывается более отталкивающей, чем грех.
        Стараясь любить только «доброй» нашей стороной, мы имеем в лучшем случае лишь колченогую духовность.
        Да, в человеке есть место для Бога, но только потому, что он способен выйти за свои пределы. Однако, если он сделает это, он уже не будет защищен от самых опасных сил. Стремление к Богу сродни тому стремлению, которое влечет нас, скажем, «в сердцах» разбить стакан. Старые сердцеведы совершенно справедливо приписывают нашей способности к гневу двойственное значение. Именно она позволяет нам сломать пределы, но мы при этом становимся или мистиками, или разрушителями. Если мы поддадимся желанию увидеть Бога, мы должны помнить, что можем стать вандалами. И мистик, и вандал пылко стремятся порвать поверхностную реальность.
        Таков парадокс сердечной чистоты, она сродни и миру, и ярости: сродни миру, потому что исполнена истины и снимает покров лжи (при этом мы становимся беззащитны и открыты, словно силы, охранявшие нашу сердцевину, расслабились и уснули), и сродни ярости, так как на волю выпущена неудержимая и непредсказуемая энергия, которая хоть и не противостоит естеству и ладу, но то, что зовут порядком и нормальностью, сметает. Рембо был неправ, когда искал Бога в грехе, но он ошибся бы еще больше, если бы покорился тому, что тогда считалось «благопристойным».
        Быть может, самым неудобным остается вопрос: к чему же мы стремимся? Если мы хотим лишь благопристойной, мирской «чистоты», нам незачем прямо смотреть на жизнь, но тогда мы не увидим Бога.
        Чем дальше мы от чистоты сердца, тем меньше мы стремимся Его увидеть. Когда наши сердца будут очищены от всего, что «не сердце», они сами собой устремятся к Богу.
        Обычно мы думаем о «чистоте», как о чем-то мрачном и мучительном, но когда мы обретаем чистоту сердца, исчезает напряжение, даже если и остаются страдания и духовная борьба. Видеть правильно тварный мир означает буквально дивиться ему. Удивление есть начало премудрости, причем «удивление» всегда включает и радость.
        Искусство и насилие – несовместимы. Искусство творит мир и порядок, впитывая насилие и зло, насилие же возникает там, где зло пытаются обуздать извне. Надо дистиллировать из яда целебную силу, и именно к такой «алхимии» призван христианин, именно это делает его сердце чистым. Он бесстрашно входит в самую суть драмы тварного мира, ибо сердце его, как сердце Иисуса, берет всю злобу и ненависть человека и претворяет их в пламя любви.
        Бог видит, что всё «хорошо весьма», и «все хорошо» не само по себе, а потому что Бог «это» видит. Бог не «воспринимает», а творит красоту. Так и мы, только в несравненно меньшей мере, СОтворяем красоту в минуты творчества. Художник не просто видит и «изображает», он создает. Христианин – художник тварного мира, его поэт и композитор. Он видит хотя бы отблеск Божьего Царства и уже не знает без него покоя. Не случайно художники бедны: им не до богатства. Не случайно они ранимы: им некогда и нечем защитить себя, они раскрыты, они безнадежно беззащитны.
        Иногда они яростно гневаются на себя или что-нибудь иное, но проклясть, отринуть, извергнуть они не могут. Их дело смотреть, а не судить.
        Конечно, далеко не каждый христианин может стать художником или поэтом в обычном смысле этих слов. Христианское искусство, большей частью, просто ужасно. Речь идет об ином: мы, как художники, гонимся за неотступным видением. То, что мы прозрели, никак не укладывается в расчеты здравомыслия. Сила красоты, истины, добродетели подчиняет нас себе, и мы, почти против воли, вынуждены нести ее в мир.
        Блаженны чистые сердцем, ибо они не заперты в темнице своего падшего «я».

        7. «Блаженны миротворцы, ибо сынами Божиими нарекутся».

        Блаженство миротворцев тесно связано с блаженством чистых сердцем, потому что мир и чистота нерасторжимы. Истинный духовный мир бывает лишь у чистых сердцем, а без такого мира не сумеешь примирить других.
        У отцов-пустынников есть одно предание: три христианина посвятили свои дела Богу. Один решил мирить людей, другой помогать бедным, третий ушел в пустыню. Первый не смог утишить мирских ссор и в унынии пошел ко второму; тот тоже плохо справлялся со своим делом. Они отправились к третьему, в пустыню, и спросили, как им быть. Он помолчал, налил воды в чашу и сказал им: «Глядите», – вода была неспокойной, потом сравнялась, и они увидели в ней свои лица. Тогда он сказал им: «Точно так же тот, кто живет среди людей, не видит своих грехов, ибо не знает покоя. Но если он узнает покой, он увидит себя».
        Эта история учит не только тому, что мирить людей может лишь тот, кто сам обрел покой. Она учит и другому: мир тесно связан с самоосознанием, без которого невозможны столь насущные добродетели, как смирение и надежда на Бога.
        Такое самоосознание бывает лишь у милостивых (прощающих). Пока наше зрение не очищено прощением к ближним, мы не сможем увидеть себя в тихой воде смирения и будем печься лишь о том, чтобы наш мнимый образ был как можно привлекательней. Этот путь ведет не к миру, а к душевной болезни.
        Путь к миру – приятие правды о себе. Все то, чего мы в себе не видим, становится нашим врагом. Эти отброшенные свойства быстро обретают воплощение в тех, кто нас окружает. Не всякая вражда вызвана именно этим, но именно поэтому мы так часто не ладим с ближними.
        Только полная правда может породить истинный мир. Но природа наша раздроблена и искажена, поэтому и правда о нас неполная и искаженная. Чтобы она стала для нас полной, нужно искупление, нужен крест, нужно пройти через страдания, – в них и только в них мы истинно проявляем себя.
        Как обычно, здесь необходимо знать одну парадоксальную психологическую истину. Если мы будем слишком сильно стремиться к «миру душевному», мы утратим и тот душевный мир, который у нас был. Умиротворенность начинается с того, что мы принимаем ее отсутствие. Когда мы тревожимся, попытка избавиться от «нервозности» ничего не даст, она только прибавит новый повод для беспокойства. Когда мы в депрессии, незачем усиливать ее, страдая от того, что мы в депрессии.
        В Евангелиях мир властно провозглашается, а не медленно вырабатывается. Евангельский мир – это не отсутствие забот, он положителен, тверд и весом. Иисус говорит Апостолам: «Мир оставляю вам, мир Мой даю я вам», – и посылает их нести весть о мире.
        Возвещая мир, мы возвещаем животворящую силу Бога в самой сердцевине неправды и греха. Необходимо уточнить, что здесь и речи нет о «хлопотах и заботах», то есть о какой-то активной деятельности. Порой такая деятельность нужна, но к миротворчеству она не имеет никакого отношения. Миротворец ничего не улаживает, не ищет удобных компромиссов, он просто возвещает, что раздробленная действительность побеждена Божией цельностью. Здесь и речи нет об уступках или попустительстве: целостность Божья вмещает все, что есть. Ничего не надо отбрасывать, кроме лжи. Мир, который мы возвещаем, так полон, что может на первый взгляд показаться противоречивым.
        Церковь должна по самой сути своей быть сложной, разносторонней, парадоксальной, как породившее ее Слово. Мы не достигли бы мира, спрямляя сложности жизни. Вот почему христианин не может «принимать чью-то сторону». Вот почему Церковь предостерегает от частной истины, ереси. Дело Церкви – находить доброе в бесчисленном множестве ситуаций и мнений, в которых представляется реальный путь, цель христианина – утверждать, а не отрицать и противоречить.
        Конечно, это никак не значит, что мы должны принимать любое мнение. Да, Церковь предает анафеме некоторые мысли и учения, однако она отрицает их именно и только потому, что они узки и односторонни, а «взамен» предлагает не просто противоположную и такую же узкую мысль, а Божию правду в ее целостности.
        Верный признак христианина – его способность понимать других. Если мы предпочитаем такое-то мнение, это значит только, что оно, по cути своей, шире, а не уже прочих.
        Самый опасный соблазн во всяком споре – это вцепиться в свое мнение и подчеркивать его несовместимость с мнением противника. Так бывает и у церковных людей, но Церковь никогда этим не удовлетворится.
        Апостолы даже усматривали промыслительную ценность в существовании ересей. Чтобы стать мудрым христианином, надо узнать все другие школы мысли. Внимание к разнообразию мнений и должно отличать христиан от еретиков и сектантов. Даже отвергаемые нами взгляды что-то вносят в наше мировоззрение.
        И снова, это не значит, что никогда и ни с кем нельзя спорить, порою полезно уяснить или уточнить истину, приведя весомые доводы в ее защиту. Но как бы весомы они ни были, мы уже не будем христианами, если абсолютное мерило для нас – это наша точка зрения. Можно отстаивать то, что мы считаем верным (или, точнее, более вероятным), дабы внести свою лепту в сокровищницу истины, однако должны быть готовы к тому, что наш кусочек правды совсем не таков, каким мы его видим.
        Точно та кже мы не вправе отмахиваться от чужих мнений, даже если совершенно с ними не согласны. Пускай мы не усматриваем в них и крупицы правды, но мы обязаны допустить, что, в конце концов, нечто истинное в них есть. В каждом зле есть семя добра, а в каждой неправде – тяга к правде. Истинный христианин умеет быть со всяким и никого не отвергать, ибо он стремится открыть повсюду явленное Слово, возвестить о нем и тем самым возвестить мир о целостности Божией и целостности его творения.
        Однако такая христианская целостность почти неизбежно приводит к столкновению с нетерпимыми и частными истинами века сего. Иисус дает Свой мир «не так, как мир дает». Целостность истинного христианства противна мирской падшей жизни, которая поклоняется бесчисленным заменам истины, нелепым и нетерпимым.
        Но миротворцы блаженны, ибо они нарекутся сынами Божиими. Они – сыновья Иисуса, Его наследники. Если мы миротворцы, мы разделяем с Ним Его достояние. Отец дал Ему все, и мы можем стать «причастными Божьему естеству». В этой недоступной разуму причастности мы и обретаем истинное блаженство.

        1. «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
        2. «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас».

        Если мы примем, что нагорная проповедь обращена ко всем христианам, отсюда следует, что всякого христианина будут «гнать», причем именно так, как гнали пророков.
        Блаженство изгнанных за правду перекликается с блаженством миротворцев. Мы уже видели, что их тоже гонят, потому что они исповедуют не тот нетерпимый мир, которого ищут мирские движения и партии.
        Это помогает понять, почему, описав полный круг, мы снова слышим обетование о Царстве Небесном. По сравнению с агрессивными программами «века сего» весть о Божием мире поражает своей беззащитностью. Казалось бы, она может дать несравненно меньше, чем здравые реалистические схемы. Бог и Его проповедники «бедны и нелепы» рядом с мирскими успехами и богатствами, хуже того, они подозрительны, если не опасны. При всей своей кротости и при всём миролюбии они отказываются служить закону века сего.
        Слава человека от других людей и вера в Иисуса – несовместимы. Как и в других блаженствах, суть здесь не в том, что слава – это слишком большое богатство, а в том, что она мала для человека.
        Верность Богу, Его миру и Его завету предполагает запредельную цель, а только запредельная, нереализуемая в «мире сем» цель может исключить разочарование от достижения и ограниченную радость от неполноты победы. При этом мы не должны специально стараться, чтобы нас никто никогда не похвалил, такое старание является столь же мелким, как и сама погоня за похвалой и славой; самое трудное именно в том, что мы должны быть равнодушны и к хуле, и к похвале. Мир почитает тех, кто угождает ему, и тех, кто презирает его, но не может терпеть тех, кто его не замечает.
        Христианство совсем не стремится вызвать гнев, оно вызывает его непреднамеренно, сохраняя верность Богу. Оно потому и неудобно, что никак не сводится к тем или иным направлениям и программам.
        Нельзя забывать о том, что мир сей непрестанно пытается учить нас «через» соблазны. Принято считать, что соблазн – это похоть плоти или другой грубый порок. Но в притче о сеятеле сказано, что семя может заглушить «заботы века сего», причем именно такая опасность стоит у евангелистов первой. А заботы эти включают именно «помыслы и дела», которые в наше время принято считать добродетельными.
        Поэтому скажем подробней о том, чем христианская нравственность отличается от мирской. Христианин, как любой человек, сможет возмутиться, скажем, жесткостью террористов или странностью так называемого «общества вседозволенности». Но он знает, что самые сомнительные и непривлекательные люди, скажем, сборщики налогов и проститутки (ведь именно это значат «мытари и блудницы») могут оказаться в свое время ближе к Богу, чем люди приличные, серьезные и благочестивые.
        Как бы ни огорчало нас мирское зло, мы должны понимать «злодея» изнутри, а не брезгливо «прощать» его. Наша подавленная досада, говоря строго, мало отличается от ярости, приводящей к бессмысленному насилию. Что же до вседозволенности, нельзя относиться к ней слишком просто: христианское целомудрие требует мятежа против викторианского чистоплюйства. Церковь не освящает ханжество, так как ханжество дальше от евангельской любви, чем болезненные и бесплодные «любовные связи» нынешних молодых людей.
        Даже мирские добродетели не ведут к Богу, хуже того, они могут стать большим препятствием для души, чем грубые грехи. И дело даже не в том, что христиане делают, а скорее в том, чего они, при этом, делать не хотят – это стремление послужить Богу. Именно такое стремление послужить без помех и измены понуждало ранних христиан отказаться и от имущества, и от семьи. Бегство от мира нерасторжимо связано с тем, что мы не можем служить двум господам. Если мир сочтет нужным нас за это «гнать», мы готовы платить такую цену.
        Блаженство изгнанных за правду ничуть не похоже на мрачный отказ от земных радостей ради сурового долга. Когда «этот» мир нас гонит, мы должны «радоваться и веселиться», что трудно совместить с пуританской угрюмостью.
        Многие святые жаждали мученичества – высшей точки таких гонений. Но не надо создавать романтических картинок. Не надо представлять себе, что небо и земля рукоплещут нашему подвигу. Чаще всего гонения наши ничуть не картинны: они каждодневны, непрестанны и утомительны, и гонят нас не лютые враги, а очень близкие люди. Мы познаем блаженство гонимых в будничном беге жизни, именно в нем мы учимся терпеть обиды, ждать и надеяться, что рано или поздно сумеем «радоваться и веселиться».
        Проповедуя и являя Божий мир «нашему миру», мы все глубже познаем истину о себе и потому все ближе подходим к источнику истинной радости, сокрытому в нашем сердце. Как бы мы ни страдали от обид, источник этот наполняет нас силой, а истина Богосыновства делает нас свободными. Конечно, это совсем не похоже на ту искусственную бодрость и мнимую свободу, которых добиваются, скажем, мощные движения, претендующие на духовность – это непредсказуемо и довольно нелепо с виду. Испытывая такую радость, мы скорее заново «ощутим» себя, чем возгордимся своей духовной зрелостью.
        Но, радуясь и веселясь, мы должны помнить, что источник жизни, бьющий в нас, тот же самый, который бил и из сердца Иисуса. Дух Истины не пришел бы к нам, если бы Сын Божий не был прославлен. И вот радость и веселье возвращает нас к Тому, в Ком слиты все блаженства – к Иисусу.        

… в работе у автора …

Изложено симметрично расставленными словами. По мотивам многих книг и разговоров с «внятными» людьми. Как всегда, без какой-либо претензии на авторство.

Найти Бога можно только уходя от не-бога.

Изложено А. Дмитриевским 

        Главная химера (она же ловушка) нашей цивилизации – это «борьба добра со злом».
        Цель организации такой «борьбы» – управление человеком через включение его сознания в колебательные движения оценочного маятника: «это для тебя плохо, а это хорошо» . Оценочная деятельность приводит к постоянному противопоставлению вариантов поведения и, соответственно, к внутреннему или к внешнему конфликту. Человеку предлагается сделать «нравственный» выбор в пользу одного из предлагаемых вариантов развития событий, с обязательным неприятием, отторжением и желательно уничтожением другого.
        Наполнением категорий «добро – зло» в этом случае занимаются заинтересованные группы лиц или конкретные люди с помощью манипулирования актуальными на сегодняшний день стереотипами: общественными, социальными (политическими) или религиозными, – таким образом формируются понятия субъективного «добра и зла», и именно так то, что вчера было неприемлемо, становится общепринятым, правильным и даже популярным.
        Субъективное «добро и зло», по сути, и ложится в основу оценочной деятельности человека. Нам становится жизненно необходимо соответствовать такому «добру» и не соответствовать такому «злу». Человеку предлагаются опоры для «полноценного» движения в его повседневной жизни, которые, на деле, являются костылями для ползанья по узкому коридору его социализированной судьбы.
        Если при «качании маятника» его крайние позиции разносятся всё дальше и дальше друг от друга, если всё болезненнее для понимания формулируется точка зрения противоположной стороны, то это означает только одно: идёт подготовка сознания человека к конфликтному варианту развития того или иного события.
        Раскачивание маятника, по сути, «гипнотизирует» человека и погружает его сознание в плоскость борьбы позиций и столкновения «правд», в которой нет ничего, кроме тщеславия различного масштаба, амбиций и корысти.
        Идея противостояния добра и зла на данный момент времени доведена до предела разумности, например: меньшее зло противостоит большему злу, а из двух зол мы можем выбрать меньшее, но все-таки зло. Маленькое добро не может победить большое зло, оно (добро) должно вырасти, как следует «разозлиться», и тогда «злу» несдобровать – мы дооценивались до абсурда!!
        Этот абсурд осознают все, и в первую очередь те, кто «отвечает» за производство планетарных образов и смыслов, а это крупнейшие кинопроизводящие компании Америки. Очевидно, что планируется отказ от «окончательной победы добра надо злом». Хотя такого количества иллюстраций «борьбы со злом» во всех его проявлениях (инопланетном, античном, террористическом и т. п.), которое было выпущено в прокат за последние два-три года, мы ещё никогда не видели. И тем не менее, очевидно, что «химера» умирает! Готовится новая: «равновесие добра и зла» – обратите внимание на финальный закадровый текст главной героини в безобидной сказочке «Мелифисента». Но и в этом случае маятник останется – куда же без него. В новом «раскладе» сил будут те, кто старается это равновесие «восстановить» или сохранить и те, кто стремится его нарушить.
        Идея равновесия ещё более абсурдна, чем идея противостояния. Как реальность может быть гармонизирована нереальностью? Как добро может быть уравновешено злом (или наоборот) – злом, за которым нет ничего (и никого), кроме нашей неспособности из глубин эмпирической реальности в полной мере воспринимать своего Создателя?
        Очень мало надежды на то, что господа, которые сейчас меняют одну химеру на другую, «не ведают, что творят».
        Добром победить зло невозможно, но его можно «покрыть» добром или добром «растворить». Потребуется очень много «белой краски», чтоб «черная клякса» не сделала её серой. Но зло на этой планетке – только темная «клякса» в светлом, миролюбивом и дружественном мироздании. Да и другого варианта у нас нет, как только эту кляксу «растворять и покрывать», хотя для нашей цивилизации это кажется «скучным»… пока.

        Ещё одна заметная химера (она же ловушка) нашей цивилизации – «поиск второй половины».
        Суть её заключается в том, что результат достижения этой ловушки – создание пары – превращается в окончательную и безусловную цель. Если цель достигнута, значит, всё получилось и всё хорошо. Эта задача должна быть решена буквально любой ценой и в ограниченных возрастных рамках. На любые отклонения социум реагирует очень болезненно, жёстко и беспощадно. Напряжение у всех спадает в день регистрации официальных отношений, и дальше эта история становится интересной для узкого круга людей, которые должны будут всю жизнь разбираться с последствиями реализации своего желания угодить обществу и потешить себя регулярным сексом.
        Душа появляется в этом мире одна и уходит из него одна: это состоявшийся факт. Её надо «учить». Есть уроки для души, которые можно выучить только в паре, а есть те, которые можно усвоить лишь в уединении или в группе – это просто разные способы организации своей жизни, то есть разные способы организации процесса «обучения души». И если один из способов является общепринятым, не значит, что все остальные ущербны. Конечно же, «нехорошо человеку быть одному» – тезис бесспорный: нехорошо, тяжело и безрадостно; но необходимость добиваться «радости», исключительно исполняя желания оголтелых родственников, друзей и общественного мнения, приводит к «странному» подходу в формировании возникающих отношений. Только не любовно замотивированный, натужный, обусловленный инстинктами «союз» может рождать вопросы такого плана, как «кто главный» или «куда ты теперь денешься».
        Желание доминировать или использовать близкого человека возникает исключительно из-за непонимания того, как друг друга можно «дополнять» и чем можно «обмениваться». Отсутствие чувственной потребности отдавать что-то своему партнеру не позволяет «сложить» для себя хоть какую-то «рабочую концепцию» любви. Нет, не придумать, не написать, а именно сложить «двумя сердцами», как песню. И что за «половинки» находят себя без этой «песни», что за «пары» при этом появляются и какие у этих пар рождаются дети?
        Человек не бывает один, у него всегда возникает отношение к какому-то «объекту», вопрос в том, где этот объект находится? Вне человека – «пара», в самом человеке – развитие своего второго «Я» (открытие Источника в себе) или в «ином бытие». Признание БогоОтцовства и проживание истины БогоСыновства избавляет от ощущения вселенского сиротства.
        Очевидно, что третьи отношения являются объемлющими и для вторых, и для первых.
        Если есть факт «ты один», обязательно будет и следующий факт «мы вместе» – это надо знать! Торопиться не надо.

        Третья по счету, но первая по популярности на нашей планетке химера (она же ловушка) – «душевные» переживания.
        Считается, что сама способность волноваться, мучиться и страдать делает человеческую жизнь полноценной и правильной, а, соответственно, отсутствие в душе подобного рода переживаний считается признаком ущербности и оценивается как душевная деградация, черствость, цинизм.
        Подмена заключается в том, что ценится само по себе переживание, то есть то, что происходит у человека В душе, при этом никому, в том числе и самому человеку, не интересно то, что у него происходит С душой.
        Само по себе наличие в душе человека мутного «варева» из чувства вины, стыда и «совестливости», которое с точки зрения социальной и религиозной рефлексии должно свидетельствовать о его высокой нравственности, говорит скорее о его душевной лености, непросвещенности и несостоятельности. Такой человек, как правило, по незнанию, принимает свои оценочные мучения за некие душевные движения и воспринимает их как совершаемую душевную работу, поступки своей души. Именно так призывают относиться к «страданиям» всякого рода душеборцы, блюстители морали и хранители канонов.
        В душе у человека может происходить все что угодно, но вот то, как человек относится к «поступкам своей души», и определяет один из двух вариантов того, что С ней происходит: она либо просветляется, либо затемняется, либо учится, либо умирает.
        Если душевное переживание начинает приобретать самоценность, оно легко трансформируется в характерное состояние, в котором, в зависимости от степени его комфорта, человек может пребывать какое угодно количество времени. Введение нас в состояние бесконечного умиления, или жалости, или агрессии путем провокации в нас соответствующих переживаний, наряду с раскачиванием маятника субъективного «добра и зла», является одним из распространенных планетарных приемов манипулирования человеческим сознанием. Пребывание в том или ином состоянии и есть попадание в ловушку, или другими словами, остановка в развитии души, что в контексте её обучения равнозначно регрессу. Закрепляют пребывание в подобного рода ловушках душевные обезболивающие средства – различного рода транквилизаторы, –которые просто убирают состояния, не позволяя нам через определенные отношения к ним понять, что же мы приумножаем своими переживаниями: реальность света или нереальность тьмы.
        Душа принадлежит следующей реальности, той реальности, куда мы уходим после жизни – это наш «пропуск» в посмертие. Зацикленная на своих состояниях, не стремящаяся в свет, темнеющая, умирающая душа приводит нас к разрыву с Отцом нашим небесным, а это означает конец пути; вторая смерть – что может быть страшнее?

        В продолжении следующие химеры: эволюционные (то есть все) религии; «свободный» выбор»; авторское право и др.